ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Ну, подписывайте'! Скорее!

Что было написано на этих листах, я не мог разобрать. Мое лицо заливали слезы, смешанные с водой.

Следователь сунул мне в руку перо. Коснувшись его израненными пальцами, я застонал и скорчился от боли. Перо выпало из моей руки и покатилось по столу. Боль, впрочем, была не такой резкой, как раньше и, пожалуй, незначительным усилием воли я смог бы преодолеть ее, но в этот миг у меня в мозгу мелькнула мысль, показавшаяся мне спасительной:

"Симулировать. Использовать боль. Не подписывать".

Я ухватился за эту мысль и начал "симулировать" брал перо и со стонами, корчась и скрипя зубами, ронял его.

— Возьмите себя в руки, дорогой мой. Больше мужества, больше твердости! Одно небольшое усилие и вы сможете писать, — подбадривал меня Островерхое.

В ответ я стонал:

— О-о-ой, не могу! Вы искалечили меня! Руки, мои руки! Перо не держат… Дайте отдых моим пальцам, вылечите их и я подпишу все, что хотите.

Мысль соблазна и надежды лихорадочно билась в моем мозгу:

"Главное — отказаться сейчас. А потом, может быть, как-нибудь вывернусь".

— Когда же вы подпишете? — с сердитой досадой спросил следователь.

— Как только смогу держать перо в руке, — ответил я.

Мне удалось его обмануть; он отодвинул от меня листы бумаги, приготовленные для подписи. Но провести опытного теломеханика было невозможно. Уставившись на меня дымчатым взглядом, он с насмешливой гримасой покачал головой, и прошелестел, чуть повысив голос:

— Не верьте ему, товарищ следователь! Он вам шарики вкручивает. Если хотите, я заставлю его подписать сейчас же.

Услышав это, я в отчаянии завопил:

— Нет! Нет! Я говорю правду! Клянусь!

— Он затягивает время. Не верьте! — настаивал Кравцов.

Но у Островерхова, видимо, появились какие-то новые соображения, касающиеся моего "дела".

— Хорошо, — сказал он подумав, — я дам вам отдохнуть несколько дней и за это время кое-что дополню к вашему признанию. Но помните, дорогой мой, — его голос зазвучал угрожающе, — в случае отказа, ваши ноготки познакомятся с самыми толстыми иглами…

Бергер осмотрел мои пальцы, еще раз смазал их спиртом, а затем иодом и кивнул головой с одобрительным ржаньем:

— Все в порядке, товарищ следователь… Вызванный Островерховым конвоир вывел меня из "кабинета" Кравцова в коридор. Я шел впереди него по толстым, заглушающим шаги коврам, растопырив пальцы и тихо постанывая от все еще не унявшейся боли, но на душе у меня было радостно. Сам не зная почему, я радовался отсрочке подписания мною собственного приговора к смерти.

Глава 13 БЕЖАТЬ — НЕ ТРУДНО

Явившись домой, т. е. в тюремную камеру из комнаты пыток, я не застал здесь Федора Гака. Вслед за мною, с интервалом всего лишь в несколько минут, нашего старосту также потащили на допрос.

Мои искалеченные пальцы вызвали любопытство у всей камеры, за исключением "тарзаньего брата" Яшки Цыгана, который ими не заинтересовался нисколько. Окружив меня, заключенные выражали сочувствие мне и порицание энкаведистам. Лишь Яшка стоял в стороне, презрительно сплевывая на пол.

Я спросил урок, знают-ли они, как и чем в тюрьме лечить "маникюрные раны". Оказалось, что не знают. Результаты "маникюра" урки видели впервые, но некоторые из них все же попытались давать мне лечебные советы. Эти советы противоречили один другому и не внушали мне доверия.

Неожиданно в камере обнаружился специалист по лечением "маникюра". Когда говор споривших о тюремной медицине заключенных несколько утих, Яшка Цыган, растолкав их, подошел ко мне и показал свои пальцы.

— Зырни на это! — отрывисто бросил он.

Я посмотрел, но ничего особенного не заметил.

— Да ты на мои ногти зырни, — сказал вор. Приглядевшись к его ногтям внимательнее, я увидел странное несоответствие между ими и пальцами. Яшкины короткие и толстые пальцы красотой не отличались, но зато ногти были очень красивы: не длинные, но овальной формы, розовые и с продольными гранями посередине.

— Красота — мои ногти, а? — спросил Яшка.

Я утвердительно кивнул головой. Он, самодовольно ухмыляясь, заявил:

— Все марухи у меня ногти целуют. Такими красивыми их мне гепеушники сотворили.

Далее, на своем неописуемом жаргоне, "тарзаний брат" рассказал, что около года назад он тоже побывал "в лапах у маникюров". Ему, как и мне, проделали "операцию" иглами среднего размера. За несколько месяцев искалеченные ногти с его пальцев сошли и на их месте выросли новые, красивее старых.

Яшка посоветовал мне прикладывать к ранам жеваный хлеб и завязывать чистыми тряпками. Это несложное тюремное лечение моим пальцам помогло. За две недели раны затянулись и никакой боли я уже не чувствовал. А спустя полгода на моих пальцах красовались новые ногти, не хуже яшкиных. Уголовники, с которыми я в то время сидел в одной из тюремных камер, дали мне кличку:

"Мишка — граненые ногти".

Федор Гак пришел с допроса в камеру на пятые сутки утром. Пришел не сам; двое надзирателей втащили его сюда, подхватив под руки. Он находился в бессознательном состоянии.