ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Для вас, молодой человек, бежать из тюрьмы имеет некоторый смысл. Имея ваш возраст и семью в этом городе, я бы тоже рискнул. Но когда ты сравнительно пожилой еврей и твоя семья где-то в Ростове, так бегать уже невозможно…

И я согласился бежать. Будь, что будет… Силкина в этот день били дольше и больнее, чем обычно. В заключение битья староста пригрозил ему:

— Если ты, гад, стукнешь про побег, либо хотя глазом надзирашке мигнешь, то моментально будешь пришитый.

Всхлипывая и вытирая слезы, зырянин клялся и божился, что у него и в мыслях нет и не было такого намерения…

До вечерней поверки оставалось 5–6 часов. Нервно-напряженное ожидание и лихорадочно-поспешная работа камеры заполняли их. С молчаливой торопливостью мы заканчивали последние приготовления к побегу: из лоскутов матрасов плели веревки для связывания тюремной охраны. Двое заключенных топтались возле дверей, своими телами загораживая нашу работу от взглядов надзирателей.

В разгар этой работы к нам, через дверное "очко", донесся голос из коридора:

— Силкин! Выходи! На допрос!..

Камера на мгновение замерла. Затем раздались приглушенные ругательства и веревки мгновенно исчезли под матрасами. Зырянин вскочил с пола и стремительно кинулся к двери. Выражение его лица представляло собою смесь испуга, растерянности и злорадного торжества.

Это был первый случай вызова из камеры на допрос в совсем необычное для того время. От 10 часов утра и до 8 часов вечера следователи и теломеханики отдыхали и допросами не занимались.

Когда за Силкиным закрылась дверь, тревога и сомнения охватили камеру. Вопросы и восклицания вполголоса слились в единый тревожно-пугливый говор:

— Почему вызвали стукача?

— Куда его повели?

— Может, он успел стукануть?

— Что делать, уркаганы?

— Отложить побег!

— Ждать, пока стукач воротится… Сипло-баритонным выкриком Федор оборвал шум:

— Ша, братишечки! Хватит паниковать! Камера притихла. Староста продолжал, понизив толос:

— Бежать, повторяю, не трудно, а побег откладывать нельзя. Иначе всем крышка… Срываемся сегодня. Может, успеем до стука. Других выходов нету. Скоро поверка.

Кто-то из заключенных попытался возразить. Федор повысил свой сиплый баритон:

— А ежели гепеушники надумают обыск сотворить? Тогда как? Машинки и веревки куда затырить? Нет, откладывать побег нельзя никак…

— Больше всего меня интересует один вопрос, — задумчиво произнес Семен Борисович. — Случайно вызвали нашего милейшего Силкина или он таки ухитрился незаметно стукнуть?

Ответить на этот вопрос никто из нас не мог. Мы терялись в догадках…

Настал час поверки. В дверной замочной скважине заскрипел ключ. Федор сунул руку под матрас за браунингом. Петька Бычок, сжав свои огромные кулаки, шагнул к двери. Яшка вытащил из кармана тяжелый наган и, держа его за дуло, приготовился для прыжка. Дверь с грохотом открылась и сиплый баритон Федора дико и протяжно взвыл:

— А-а-а-а!..

Вместо черных шинелей надзирателей, мы увидели в коридоре голубые фуражки, штыки на винтовках и наганы. В камеру толпой ввалилось более дюжины вооруженных энкаведистов. Один из них видимо старший, громко и резко скомандовал нам:

— Ложись!

На эту команду Федор ответил выстрелом из браунинга. Старший энкаведист уронил револьвер и с руганью схватился за свое левое плечо. Яшка дважды выстрелил из нагана, и двое энкаведистов мешками привалились к стенам. Третьего Петька кулаком сбил с ног. Эта схватка была отчаянной и безнадежной вспышкой злобы уголовников от неудавшегося побега и их ненависти к мучителям заключенных.

Корчась от боли, старший продолжал командовать нам и энкаведистам, мешая слова команды с отборной руганью:

— Ложись, так вашу! Стреляй, так вашу! В штыки! Камера наполнилась частыми хлопающими выстрелами, щелканьем пуль о стены и едким пороховым дымом. Федор, хватаясь обеими руками за простреленную грудь, медленно и тяжело опустился на пол. Яшка, зажимая рану в боку, стрелял уже не целясь. Притиснув к стене рослого парня в голубой фуражке, Петька душил его. Двое раненых заключенных растянулись на матрасах. Остальные, в том числе и я, убедившись в бесполезности и невозможности сопротивления, выполнили команду энкаведиста: легли на пол.

Выстрелы смолкли. В наши тела уперлись острия штыков. Петьку Бычка тоже прижали штыками к стене, вместе с задушенным им парнем, которого он не выпускал из рук. Еле держась на ногах, старший энкаведист подал последнюю команду:

— Одевай на них браслеты!

Держа нас под угрозой штыков, энкаведисты заворачивали нам руки назад и сковывали их наручниками. Некоторые урки сопротивлялись. Их били прикладами винтовок. Федор сипло кричал:

— Братишечки! Ежели, кто живой вырвется, пришейте зырянина! Он, сука, стукнул! Его работа! Приказываю пришить!..

Старосту вытащили в коридор первым. Вслед за ним увели Петьку и Алешу, затем на руках вынесли Яшку. Я вышел в коридор пятым. Двое энкаведистов быстро поволокли меня вперед, подхватив под скованные руки.

— Куда ведете? — спросил я.

— Скоро узнаешь, — ответил один из них.

— Ш-ш-ш! Не разговаривать! — шикнул на меня другой и больно ткнул дулом нагана в бок.