ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Скидывай робу! Получишь сменку! Казак воспротивился. Его кулаками сбили с ног, но здесь вмешался Тихон Гринь. Он растолкал урок и, загородив собой "проигранного", коротко бросил:

— Не трожь!

Митька, размахивая руками, подскочил к нему.

— Как это не трожь? Они по моему приказу. Знаешь, кто я такой?

— Не знаю, и знать не хочу, — спокойно ответил гигант.

— Я староста камеры и пахан урок, атаман Митька Сатана.

— Не верится, — усмехнулся Тихон.

— Через почему это не верится? — задал вопрос вор, удивленный неожиданностью замечания.

— Виду атаманского, братка, у тебя нету. И солидности тоже. Не бывают атаманами этакие лысые крысы — усмехаясь объяснил казак.

Митька дико взвизгнул и бросился на него с кулаками. Тихон пинком ноги отшвырнул его метра на три. Распластавшись на полу и лязгая зубами от ярости, вор, вместе со слюной, выплюнул приказ своей шпане:

— Выбейте ему бубну!

И начался в камере бой, невиданный со времен основания элистинской тюрьмы. Пятеро еще не оправившихся от ран казаков дрались против "чортовой дюжины" сильных, увертливых и закаленных жизнью урок; дрались жестоко, не щадя ни себя, ни противников. Остальные заключенные, сгрудившись в углах камеры, со страхом наблюдали это побоище.

Урки стали одолевать казаков и, пожалуй, одолели бы, если б не было среди них Тихона Гриня. Видя, что воровская сила ломит силу казачью, он вырвал из земляного пола врытый туда ножками огромный стол и, приподняв его над головой, громыхнул басом:

— Сдавайсь! Как лягушат передавлю! Стол угрожающе раскачивался над Митькой и двумя, дравшимися рядом с ним, урками. Вожак "шпаны" струсил и, упав на колени, запросил пощады. Бой кончился.

В камеру вбежали дежурный и два надзирателя, не рискнувшие сунуться сюда во время драки и ожидавшие в коридоре ее окончания.

— В чем дело? Что за шум? Кто-то из заключенных ответил им:

— Ничего особенного. Просто слегка поспорили. Оглядывая следы камерного разгрома и стол, кое-как втиснутый в дырки пола, дежурный строго сказал:

— Чтоб такого спора больше не было! Иначе карцер!

Затем, потоптавшись у двери, спросил:

— О чем спор?

— Нового старосту выбирали, — неожиданно объявил Тихон Гринь.

— Кого выбрали? — повернулся к нему энкаведист.

— Покудова еще никого. Прения у нас.

— Ладно! Выбирайте! Только без шума! После скажете, кого выбрали, — бросил дежурный и удалился в сопровождении надзирателей.

Вожак "шпаны" опять кинулся к Тихону.

— Да кто ты такой есть, что не успел в камеру войтить, как свои порядки тут наводишь?

— Человек, — спокойно ответил казак.

— Вижу, что не слон, хотя на него и похожий.

— Имя мое — Тихон, а кличка — Гринь.

— Гри-и-инь? — удивленно протянул Митька и заговорил сразу изменившимся тоном, просительно-заискивающим, каким говорят малолетние беспризорники со взрослыми ворами:

— Дяденька! Что ж ты нам про это по-хорошему не сказал? Ведь твоя кличка каждому уркачу знакомая. Мы бы тебя и ногтем не тронули. А ты сразу в драчку полез.

— Ты первый начал, — поправил его казак. Митька приложил обе руки к груди.

— Так я же, дяденька, не знал. Извиняюсь… А мое староство… да бери его себе. Жми камеру, как хочешь. Мне не жалко!

— Старостой будет тот, кого камера выберет; кто ее жать не станет, как ты жал, — решительно сказал Тихон.

— Пожалуйста! Не возражаю! Даже наоборот, приветствую, — с торопливой готовностью согласился вожак "шпаны".

Старостой камера единогласно избрала Тихона. За него голосовали даже все урки по приказу Митьки.

Новый староста сказал своим избирателям очень краткую, но внушительную речь:

— Выбрали вы меня старостой, господа-граждане заключенные, так держитесь порядку, какой я тут поставлю. А порядок надобен такой. В камере всем быть вместях, а не врозь. Друг за дружку держаться, помогать и не обижать никого. Силу свою не тратить в драчках и бездельных спорах, а сохранять для допросов. Там она нужнее. Грабиловки и воровства не потерплю, а ежели появятся доносчики либо сексоты, пускай на на себя пеняют. Моя расправа с ними будет ксрсткая: кулаками. Камерную работу исполняют все по очереди… Вот и весь мой сказ. Согласны, что-ли?

Избиратели ответили ему многоголосым хором:

— Согласны! Согласны!

Тихон подошел к Митьке и ладонью хлопнул его по плечу.

— Свою шайку, брат-ка, ты на уздечку возьми! Не то худо будет. Хуже, чем нынче было!

Вор поежился от удара широкой ладони. Пробормотал заискивающе:

— Возьму, возьму! Будьте уверочки!

И, поглаживая плечо, добавил:

— Ну и лапка у тебя, дяденька!

— То-то, лапка. Гляди, как бы она тебя не погладила, — усмехнулся казак.

— Зырю в оба глаза, — поспешил заверить его Митька.

Тираническое владычество "шпаны" в камере сменилось мирным и спокойным арестантским бытием, прерываемым лишь ночными вызовами на допросы. Тихон Гринь управлял камерой мудро и справедливо. Случаи нарушения установленного им здесь порядка были редкими, да и то исключительно со стороны урок. Воровство и доносительство прекратились совсем.

Результаты спокойной жизни камеры не замедлили сказаться: теперь заключенные более успешно сопротивлялись следователям и теломеханикам на допросах.