ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Вот всем бы нам, всему, то-есть, народу, сгрудиться вместе да Сталину дать по шеям, уж тогда бы мы посмеялись вволю.

Подобными фразами он заканчивал каждый свой анекдот и каждую шутку. Они-то и привели его дважды в тюрьму и послужили предлогом для обвинения в "агитации с топором в руках".

— Зачем ты над властью так смеялся, головы не жалея? — спросил его русский абрек.

— А зачем ты в нее из винтовки палил? — ответил вопросом "трижды бывший".

Абрек передернул плечами.

— Известное дело. Воевал против красных.

— Ну, вот. Ты воевал пулей, а я шуткой-прибауткой. Советскую власть надо бить всем, что под руку попадется. Неправда разве?

Абрек одобрительно кивнул головой.

— Молодец парень. Побольше бы таких… Вполне вероятная возможность будущего тюремного заключения со строгой изоляцией, а может быть и расстрела не пугает Панфилова. Горькая жизнь в "стране строящегося социализма" сделала его юмористом, не унывающим ни при каких обстоятельствах.

— При советской власти даже в тюрьме жить плохо, а вот помереть хорошо. Лежишь себе в могиле, улыбаешься и никакой энкаведист тебя не касается, — подмигивая говорит он…

Разговоры у следователя Панфилов превращал в целые серии антисоветских шуток.

— Чем вызвано ваше недовольство советской властью?

— Обидой, гражданин следователь.

— Власть вас обидела?

— Не меня.

— А кого?

— Всех, кто по эту сторону кремлевской стенки проживает…

— С такими рассуждениями вы имеете шанс прямой дорогой отправиться на расстрел.

— Не я один, гражданин следователь.

— Кто же еще с вами?

— Те, про кого поется в "Песне о родине": "Молодым везде у нас дорога"…

— Я тебя в самый строжайший изолятор загоню!

— Спасибо, гражданин следователь. Может, хоть там сталинская лапка до меня не дотянется…

Последнюю угрозу энкаведист выполнил. Корней Панфилов был отправлен в Байкальскую тюрьму строгой изоляции, как "особо опасный социальный элемент".

11. Сколько их?

Кто вам дал такое название?

— Какое?

— Настоящие.

— Это соизволили сделать сами работнички НКВД

— И почему?

— Потому, что здесь, — обводит рукой камеру Пронин, — собраны не просто заключенные, не бытовички или искусственно сделанные энкаведистами "враги народа", а настоящие политические преступники, совершившие конкретные преступления против советской власти.

— Но ведь подобные же преступники есть и в других камерах. Например, среди "врагов народа", бытовиков и урок.

— Конечно. Но там они вкраплены в общую массу заключенных, а здесь подобран, так сказать, контрреволюционный букет "настоящих" в специально отведенной для этого камере.

— Для чего это сделано?

— Главным образом для того, чтобы оградить от нашего контрреволюционного влияния других заключенных. Следователю легче сломить рядового колхозника, сделанного энкаведистами "врагом народа", если рядом с ним не будет сидеть абрек или террорист…

— За что же к вам посадили меня?

— Вероятно, вашу обвиниловку решено переквалифицировать и вас допрашивать по настоящим, конкретным преступлениям.

— Но я таких преступлений не совершал.

— А ваши связи с абреками и "дикарями"?

— С абреками связано не меньше половины населения Северного Кавказа, а к "дикой" антисоветской оппозиции принадлежат очень многие журналисты. На всех тюрем нехватит.

— Не беспокойтесь! Хватит! Придет время, когда всех "дикарей" и сочувствующих абрекам энкаведисты пересажают. Вот только до самих абреков добраться у них руки коротки. В горы, к хорошо вооруженным людям не очень-то сунешься.

— Островерхов еще на первом допросе сказал, что мои связи с абреками и "дикарями" его не интересуют.

— Как знать! В НКВД положение часто меняется. Впрочем, вас могли сунуть к нам и по ошибке или в спешке. Это в тюрьме тоже иногда случается…

Такие объяснения дал мне староста камеры "настоящих" в первый день моего пребывания среди них. С течением же времени я заинтересовался вопросом:

сколько настоящих преступников, уголовных и политических, находится приблизительно хотя бы в процентах, в общей массе узников советских тюрем? Суммируя свои и других заключенных наблюдения и подсчеты, я пришел к следующим выводам:

Энкаведисты вполне правы, когда говорят: "Мы невиновных в тюрьмы не сажаем и в лагеря не посылаем". Действительно, ни я, ни мои коллеги по тюремным камерам ни одного невинного в тюрьмах не встречали. Все заключенные были виновны с точки зрения советской власти. Различие между ними заключалось лишь в том что одни уже совершили какие-то преступления, а Другие могли их совершить в будущем. Вот последних и сажали из соображений "политической профилактики", производя массовые посадки тогда, когда для новых государственно-каторжных строек требовалась даровая рабочая сила. Периодически такие посадки власть превращала в чистки страны от ее ненадежных или не совсем благонадежных граждан. Тогда в тюрьмах и лагерях нехватало мест для заключенных.