Люди сверху, люди снизу

Анну Удальцову, не спешившую домой после шести, на «Чердаке» любили; меняющиеся молоденькие курьеры-студенты влюблялись. Она улыбалась не только губами и вовремя платила; журнал нормально раскупался. У Анны был неидиотичный зам, на которого можно было оставить дела и свалить по своим, что Анна периодически и практиковала в предпоследнее смутное время. А в предпоследнее смутное время мадам ездила по клубам – открытым и «не для всех». В ее собственном чердаке было пусто и наблевано мыслями трех контрастных десятков: Анна Сергеевна Удальцова разглядывала себя в зеркало и не могла разглядеть в зрачках ни кусочка Аннушки, ни крохи Аньки, ни даже воттакусенысой капельки Анюты, если не была раздета.

– Ну как ты можешь скатываться в эту банальность! Вот и говорите потом о явлении «женской прозы»! Это же просто пересказ кухонных разговоров, как у N, – автор-муж – чина называет несколько известных имен, чьи нетленки красуются примерными грядками в публичных Домах книги; этим именам вовсе не обязательно заботиться уже о своем слоге – напечатают любой, напишут за: имя есть имя.

– NN, – морщится автор-женщина. – Ты забыл еще NN, – и перечисляет еще. Имена.

– Тогда убери Черта Иваныча. Не бывает так, понимаешь? Только в голливудских фильмах! И начальный капитал, и… Ты, как домашнюю курицу, готовишь трагикомичную, приправленную клюквой утопию. Сопли в сахаре для одиноких москвачек. Изаура, блин.

– Хорошо, согласна. С Чертом Иванычем придется расстаться. Но как? Анна ведь уже замужем за ним. Разводить, что ли?

– Разводить непринципиально; это Анна его на бабки разводила – пожалей хоть ты персонаж!

– У тебя слишком жесткие рамки, – автор-женщина возмущается. – И вообще – пишу как хочу.

– И опускаешься ниже собственного плинтуса…

– Как же ты меня достал, пис-сатель! Ни минуты покоя от тебя, одни издержки интеллектуальные! Ты хочешь сократить количество печатных листов? Пожалуйста.

– Не в листах дело, а в фабуле!

– Не ругайся, пис-сатель, не всем доступно значение красного словца. Короче, после «Когда же бывшая провинциальная барышня оказывалась на грани, на ее настоящие, красивые колени подсаживался новый павлин. И еще, и еще…» – нужно пропустить несколько страниц и забыть об Издательском доме Анны Удальцовой, так, да? Пусть наша Аннушка никогда не откроет своего дела. Никогда не испытает взаимной любви. Не найдет себя ни в чем, а будет только гнобить за копейи на чужого дядю и приходить домой, падая от усталой злой тоски, которая давно и не тоска уже, а так – дождичек круглосуточный в мозгах? Приходить домой к стареющему мужу с подержанным фаллосом. К мужу, который давно ничего не может и не хочет, кроме покоя. Ей тридцать. Ему пятьдесят с хвостищем. Замужество за московскую прописку. Женщина, добившая (ся) все (го) сама. Растерявшаяся оттого, что не все может изменить даже внутри себя. Чересчур поздно ощутившая, что ничего внешнего не существует, что ВСЁ – внутри. А хочешь «веер»? Можно приправить сюжет снотворным (суицидальная попытка героини), постелью, можно добавить узкой м/ж эротики, это сейчас модно; можно отправить героиню в монастырь, наложить на нее руки, или, например, выдать замуж за какого-нибудь шейха, закрутив детективчик с продажей русских женщин в рабство под видом международного брачного агентства, да мало ли что! Пиши синопсис, засранец, а то забудешь, как буквы выглядят – впрочем, синопсис ты станешь писать в своем солидненысом издательстве, где рукописи неизвестных доселе используются исключительно для этого. Ты уже издал несколько своих книжиц в твердых переплетах, без которых не может существовать человечество. Тебе уже нечего сказать. Ты стоишь с бокалом шампанского на закрытой вечеринке, цитируя самого себя. Киваешь впопад. Улыбаешься. Когда нужно улыбнуться. Говоришь о высоком, и не только. У всех ведь должны быть заботы. Ты заботливо вещаешь о них кому надо. У тебя приятный голос. Ты немного сед. Упоминаешь Шекспира. «Все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, но не исполняют даже возможного» – это тоже Шекспир. Ты дружески хлопаешь кого-то по плечу; потом отходишь к столу, чтобы взять жульен. Чешешь репу. Ты с чувством выполненного долга отправляешься в кровать, помахивая перед носом своей молоденькой любовницы членским билетом Союза; «А вы читали ЗОЛОТЫЕ ПЛОДЫ?» Она, конечно, пишет стихи, и поэтому… полезные связи…

– …

– Что ж ты молчишь, пис-сатель? Так-то уж точно бывает? Это не голливудский сюжет, правда? Да только ты пойми: то, о чем будет дальше, произошло бы в любом случае – будь героиня хоть г-жой Удальцовой, хоть просто Анькой. Она в лабиринте по-любому! «В ее собственном чердаке пусто и наблевано мыслями трех контрастных десятков». Ты можешь выбрать любое содержание – Анна со знаком «плюс» (Ассоль) и Анна со знаком «минус» (Настасья Филипповна) – хотя неизвестно, как определить эти знаки, не математика; но любой вариант развития сюжета в этой истории ничего не изменит. Пазл не будет изменен в конце – он останется таким, каким видим его мы с Анной.