– Только не надо разводить мне сейчас нюни. – Лора вспыхивает и пробует высвободить свои покрасневшие, сморщенные от экземы руки, но он не дает.
– Это правда, клянусь своей жизнью.
– Так изменись тогда. Махмуд, изменись. Не будь таким недалеким. Избавься от этого плаща – и от этого адова медведя, если ты ухитрился стащить его, – и ради всего святого, просто возьмись за ум.
– С медведем все законно, никуда я его не заберу, а плащ отнесу обратно, если тебе так будет лучше.
– Да. Лучше. Устройся на приличную работу, Муди. А до тех пор даже не вздумай заговаривать мне зубы.
Махмуд вышагивает туда-сюда в темном и запущенном закоулке доков, где заканчиваются рельсы и начинается ряд складов. Хоть над ним и высятся пароходные трубы, краны и грохочущие желоба, по которым тонны зерна спускают в трюмы, вечером, когда докеры заканчивают работу, а матросы спешат в город, чтобы набраться вусмерть, вокруг нет ни души, разве что изредка полицейский на четырехчасовом патрулировании пройдет мимо. Махмуд нашел работу на фабрике резиновых шлангов, утром приступать, но сначала ему надо сбагрить плащ, а уж потом можно и расслабиться, и начать чистую и законную жизнь заново. Скупщик краденого, с которым он договорился встретиться, мальтиец Альфредо, подвел его, не явившись на их обычное место во дворе за пабом «Пакетбот». Обычно он верен своему слову, но на этот раз Махмуд прождал пятнадцать минут и сдался. Был еще один тип, с которым раньше он пару раз имел дело, тоже мальтиец, но более прижимистый и сомнительный, чем Альфредо, промышлявший на его территории. В прошлый раз, когда они встречались, Махмуд пытался сбыть наручные часы, свистнутые у часовщика-нигерийца, хорошие часы, только починить бы их. За них ему причиталось восемь фунтов, но барыга не предложил ему и половины. Услышав приближающиеся издалека шаги, Махмуд поправляет шляпу и потуже затягивает пояс макинтоша. Уличный фонарь в каких-нибудь десяти шагах, но в эту безлунную ночь разглядеть, кто приближается, ему не удается. Не нравится ему шляться здесь, где договариваются и заключают сделки местные бандиты; лучше не видеть то, чего тебе не полагается. Виски, опиум, карточки на вещевое довольствие моряков, табак – вот настоящее, прибыльное дело, которое подмяли под себя несколько банд – британских, мальтийских и китайских. Ему сюда и соваться не стоит. Время от времени между бандами вспыхивают разборки, порой из канала или из моря вылавливают труп, но в целом этот мир действует слаженно и бесшумно.
Шаги уже совсем рядом, эхом отзываются от металла складов и непрочных от холода рельсов. Бросив еще один взгляд в ту сторону, Махмуд видит двоих кряжистых парней в длинной черной одежде, придающей им сходство с гробовщиками; из тени, которую отбрасывают на лица их шляпы, выступают лишь бледные подбородки. Они приближаются шаг за шагом – клац, клац, клац, постукивают их подошвы по блестящим булыжникам. Махмуд отступает к нагромождению повозок, бочек и складам дизельного топлива, страстно желая, чтобы его темная кожа впитала всю черноту ночи, и его дыхание вылетает из ноздрей двумя белыми тонкими струями пара.
Двое неизвестных застывают на месте и, посовещавшись, решительно направляются к ненадежному убежищу Махмуда. Тот, что повыше ростом, останавливается в шаге от Махмуда и рукой в перчатке надвигает свою шляпу-трильби ниже на лоб. После краткой паузы и улыбки он достает блестящие наручники и тянется к запястьям Махмуда.
– Махмуд Маттан? Вы имеете право хранить молчание, но все, что вы скажете, может быть использовано как свидетельство против вас.
5. Шан