– Не могу я все свалить на тебя, Дайана, – сказала она, схватила с прилавка губку и выжала ее над ведром.
Понимая, что ее сестре необходимо чем-нибудь занять руки так же, как и ей, Дайана крикнула в ответ: «За дело, Мэгги!» – и продолжила подметать кладовую.
А когда вернулась в помещение лавки минут десять спустя, увидела, что ее побледневшая сестра стоит, прислонившись к стене, и судорожно сжимает губку.
– Что случилось? – ахнула Дайана, бросаясь к ней.
Анджела протянула ей фотографию:
– Она нашла вот это. И судя по всему, едва не лишилась чувств, так что мама ушла за стаканом воды для нее.
Дайана бросила взгляд на черно-белый моментальный снимок и поспешно спрятала его в карман. Высвободив табурет из общей кучи, она велела Мэгги сесть и отняла у нее губку.
– Не надо было тебе приходить! – резко и громко заявила она. – Из-за тебя становится только труднее.
Мэгги подняла залитое слезами лицо с широко распахнутыми и беспомощными глазами домохозяйки, которой неведомы трагедии.
Гнев Дайаны быстро сменился жалостью и раскаянием. Она поцеловала пробор в гладких волосах сестры и тихо извинилась.
– Просто посиди, сестренка, – потом поможешь, когда будешь в состоянии.
Вернулась Элси со стаканом воды, но тот остался нетронутым в руках Мэгги, которая сидела с остановившимся взглядом и льющимися по щекам слезами, пока три женщины суетились вокруг.
Анджела и Элси ушли только в пять, упорные в своем стремлении проводить Мэгги до дома. От платы Анджела отказалась, но Дайана уже потихоньку сунула ей в сумочку две фунтовые банкноты, заранее предвидя отказ.
Дверной звонок разрывает тишину и пугает Дайану; она бросает взгляд на часы и едва различает их циферблат в сумрачной комнате. Пасмурный дневной свет перешел в вечерний, а она даже не заметила. Она щелкает выключателем настольной лампы и наконец видит, что на часах шесть. Должно быть, это он. Журналист из «Уэстерн мейл». Сволочь. Он настоял на встрече в лавке – «колорита ради», как он выразился, а она услышала «чтобы поглазеть». Этот телефонный разговор с ним не давал ей покоя всю ночь, по этой же причине она явилась в лавку так рано – чтобы помешать ему испытать людоедскую радость от увиденного «места преступления». Он хотел привести фотографа, но она не разрешила: нечего здесь было запечатлевать, кроме лавки со всем ее хаосом генеральной уборки. Он-то, наверное, думал, что увидит очерченный мелом силуэт на полу, как в кино про гангстеров, или кровавые отпечатки пальцев, или какую-нибудь улику, красноречиво указывающую на виновника, и первым раскроет это дело. В дверь снова звонят, Дайана медленно подходит к ней.
Но прежде чем взяться за дверной замок, она кричит:
– Кто там?
– Парри из «Уэстерн мейл», миссис Танай.
От вырвавшегося у нее тяжкого вздоха аж больно легким. Клац, клац, открываются замки, будто ломаются мелкие косточки.
– Добрый вечер, миссис Танай, надеюсь, вы в добром здравии. – Он шагает через порог еще до того, как она успевает открыть дверь пошире, опоздав со своим «входите».
Журналист – юнец в узких брючках и с пройдошливым лицом; ловкий и гибкий, он с полной убежденностью в том, что имеет на это право, обходит всю комнату, стреляя голубыми глазами под прикрытием туго натянутых век то в один угол, то в другой и не переставая что-то записывать в блокнот.
– Вы ведь больше не живете в этом доме, так? – спрашивает он.
Дайана качает головой и придвигает стул к прилавку.
– Садитесь, – отрывисто велит она.
– Вы прямо как сержант.
– Капрал.
– Что, простите?
– Ничего.
– Прежде всего примите мои соболезнования в связи с невыразимо тяжкой утратой.
Напрасно она согласилась.
Но Дэниел настаивал.
– Рабби сказал, что это было бы неплохо, и поверенный тоже, – сообщил он.
– А мясник? А старьевщика ты спросил? – отозвалась она.
– Миссис Танай!..
Дайана перестает смотреть в пол.
– Вы не могли бы рассказать мне, что вам известно про обстоятельства этого… преступления?
– В настоящий момент рассказывать почти нечего: должно быть, все произошло в девятом часу вечера, мы ничего не слышали, ее нашли примерно в двадцать минут девятого.
– И вы не слышали ни звука? И впрямь «безмолвный убийца», – голос у него довольный, он лихорадочно записывает, и его стенографические знаки – как письмена древнего языка. – А где были в это время вы?
– С моей дочерью.
– Наверху?
– Нет, вон там, в столовой, – учила Грейс танцевать. – Дайана кивает на внутреннюю дверь.
– Всего в нескольких шагах.
– Да, пожалуй. – Дайана быстро моргает, снова смотрит на дверь соседней комнаты.
– Вы могли бы сказать, что у мисс Волацки были враги?
Невольно хохотнув, Дайана удивляет и саму себя, и журналиста этим единственным взрывом смеха, полного недоверия.
– Я могу с полной уверенностью заявить, что у нее не было никаких врагов.
– И темных личностей, затаивших на нее зуб, тоже? И спорных долгов? – допытывается он. – Известно же, что ростовщики всеобщей любовью не пользуются, так?