Люди удачи

– Вайолет занималась не только ростовщичеством, – с горечью возражает Дайана. – Люди знали ее, покупали здесь всякую всячину, в случае необходимости получали кредит. Даже моряки относились к ней с уважением, она им помогала.

– Но здесь, должно быть, столько иностранцев! Матросы из страны дикарей и бог весть еще откуда, склонные к насилию, не привыкшие к нашим законам и к принятым у нас обычаям.

– Насчет этого ничего не знаю.

– Если не ошибаюсь, полиция ищет некоего сомалийца? Вот у меня записано содержание телеграмм, которые они рассылают: «Сомалиец, примерно тридцать лет, пять футов семь дюймов, усы, золотой зуб». Вы сами видели этого человека?

– Да… нет… не знаю. Я выглянула за дверь, но сказать с уверенностью не могу. Моя дочь считает, что видела сомалийца.

Нащупав трещинку в ее обманчивой уверенности, Парри слегка колеблется, прежде чем спросить:

– Мисс Волацки не… м-м… подверглась… каким-либо?..

Потрясенно вытаращив глаза, Дайана громко и отчетливо заявляет:

– Нет! И чем яснее вы дадите это понять, тем лучше.

– Понял, понял.

– Абсурд! – понизив голос, негодует Дайана.

– Нисколько не хотел вас обидеть, миссис Танай, это все из-за читателей – видите ли, им хочется знать абсолютно все.

– Думаю, на этом мы закончим интервью, мистер Парри, но я хочу сказать еще кое-что. Полиция работает безупречно, направляет на розыски дополнительные силы отовсюду, от Лондона до Глазго, но установить личность подозреваемого пока не удается. Для этой цели… – Дайана достает из кармана свернутый лист бумаги и расправляет его на прилавке. Похожая на ребенка, сосредоточенного над уроками, она вглядывается в затейливый почерк Дэниела и читает: – «Мой зять, мистер Дэниел Леви, розничный торговец с Черч-стрит, Эбу-Вейл, с согласия всех наших родных решил назначить награду в двести фунтов каждому, кто предоставит сведения, которые помогут вынести приговор виновному. Чек на указанную сумму будет передан семейному поверенному, мистеру Майеру Коэну. Поверенный совместно с полицией решит, кто вправе получить эту награду в том случае, если виновный будет обнаружен и признан виновным».

– О, да это же сенсация! – Судя по виду, Парри готов в порыве благодарности пожать ей руку. – Какая щедрая награда! Это их наверняка всколыхнет. Уверен, материал завтра же будет на первой полосе.

Дайана встает и провожает его до двери.

– Хорошего вечера, мистер Парри.

– И вам хорошего вечера, миссис Танай. Смею заверить, я буду следить за этим делом очень, очень пристально.

Дайана вымучивает улыбку и закрывает за ним дверь.

Старший инспектор Пауэлл отпивает глоток обжигающего черного чая из покрытой блестящей синей глазурью кружки, давным-давно выигранной в вещевую лотерею на рождественской вечеринке регбийного клуба, и выжидает еще минуту за дверями помещения для допросов. Он слышит, как Лейвери монотонно бубнит, расспрашивая вновь и вновь об одних и тех же подробностях, и как подозреваемый невнятно отвечает ему на ломаном английском; Маттан не подозревает, что за ним следили больше недели. Инспектор поворачивает дверную ручку и распахивает дверь, его крупное тело будто вытесняет из комнаты свет. Выдержав эффектную паузу, он кивает Лейвери, тот бочком соскальзывает со стула, безмолвно уступая его.

В комнате душно, под мышками и между лопатками инспектора мгновенно проступает пот. Пауэлл выдергивает из розетки вилку обогревателя с двумя спиралями, стоящего у него под ногами, и проводит ладонью по своей лысой макушке. Сидящий напротив мелкий воришка Маттан не в меру задирист.

– Приветствую, – говорит Пауэлл, протягивая руку над фанерным столом.

– Приветствую, – эхом отзывается Маттан и сильно жмет ему ладонь.

– Давай-ка попросту, сынок. Мы ведь здесь все занятые люди, верно? – Пауэлл смеется.

Махмуд что-то уклончиво бормочет и старается сохранить непроницаемое лицо.

– Кража без отягчающих. Для тебя это уже не первое обвинение, как мы все знаем, но есть то, что нам стоит как следует обмозговать.

Махмуд бесстрастно ждет, его пальцы сплетены в тугой шар на столе.

– Видишь ли, у нас полно свидетелей, утверждающих, что они видели сомалийца возле лавки Волацки в тот вечер, когда Вайолет Волацки перерезали горло.

Махмуд недоуменно вскидывает брови.

– Не заметили, сколько сомалийцев живет на этой улице? А если заметили, почему спрашиваете меня?

– Когда ты в последний раз ходил на Бьют-стрит?

– Не помню, очень много месяцев прошло.

– Почему же тогда тот индиец, Мубашир, говорит, что ты вызвал его из кафе вечером накануне убийства и просил продать тебе хлеба из его лавки?

– Если я в кафе, зачем мне просить его идти в лавку за хлебом? – Махмуд смеется.

– Не смейся, парень, не смейся. – Пауэлл смотрит на Маттана в упор, пока сомалиец, заморгав, не опускает глаза.

– Почему твой домовладелец, Мэдисон, сказал, что ты вернулся домой в половине девятого в вечер убийства, а ты утверждал, что пришел домой из кино за целый час до того?

– Я знаю, в котором часу пришел домой.

– Откуда?