Люди удачи

– Клянусь жизнью моей дорогой матери, что он говорил Мэдисону, что было бы легко напасть на нее – просто обхватить одной рукой за шею, а другой перерезать горло. Я сам видел.

– Караа! Ибн шармута! – бранится Махмуд.

– Большой дурак! Сын развратной и непокорной женщины!

– Довольно. Уведите его, Лейвери.

– Ты раб Мэдисона, его пес, ему на тебя плевать, зачем врешь для него? Он просто злой, потому что я на него заявляю.

– Хватит, я сказал. – Пауэлл колотит кулаком по столу, пока Манди благополучно не выводят из комнаты.

– Это рассеяло ваши сомнения насчет показаний наших свидетелей, мистер Маттан? – спрашивает Пауэлл, вскинув кустистую бровь.

Махмуд утирает слюну в уголках губ и пытается вытрясти гнев из-под черепа.

– Британская полиция такая умная. Я говорю вам, что убиваю двадцать человек. Убиваю вашего короля. Если я говорю то, что вам нравится, думаете, это правда?

Лейвери заходит к нему в камеру с обоссанными стенами.

– Почему держите меня здесь? Просто отправьте к магистрату.

– Забыл, что завтра воскресенье?

Махмуд оттирает свежее пятно на своих брюках.

– Ну так в понедельник?

– Правильно. Итак, Маттан, ты не против встать в одну шеренгу с другими мужчинами, тоже сомалийцами, чтобы несколько человек – и дамы, и, может быть, один-два мужчины – осмотрели всех стоящих в шеренге? Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Понимаю. Дело ваше, мне все равно.

– Отлично, постараюсь организовать все утром. Хочешь, я пошлю за кем-нибудь из твоих друзей, чтобы навестили тебя? Или принесу тебе какую-нибудь особенную одежду, которую ты хотел бы надеть? Этот костюм выглядит так, будто его затаскал шахтер.

Махмуд слушает – сначала безучастно, потом замечает ловушку, в которую его пытаются заманить, и фыркает от смеха.

– Понимаю, вы говорите им, во что я одет, чтобы они выбрали меня. Нет, особенная одежда мне не нужна, друзья не нужны, ничего не надо, и в вашем параде я не участвую, и вы меня не заставите. – И он расцветает самодовольной и незлобивой улыбкой.

Лицо Лейвери, длинное и хмурое даже в лучшие времена, ожесточается, но он лишь кивает и выходит, тихо прикрывая за собой дверь.

Утром его ведут фотографировать. Вспышка сверкает прямо перед лицом, он так часто моргает, что фотограф в фетровой шляпе решает на всякий случай отщелкать лишний кадр. Он делает еще два снимка, левого и правого профиля, потом зачехляет орудие своего ремесла. Махмуд откладывает доску, на которой мелом написано его имя, и отходит от стены. Краем глаза он видит с полдюжины человек, медленно проходящих мимо распахнутой двери. Узнает старого бакалейщика, к которому раньше ходил за покупками, за ним замечает мальтийца, который однажды во время партии в покер обжулил его, сдавая карты, а дальше… нет, не может быть! Нигериец-часовщик, с которым он однажды поцапался из-за часов. Что это еще за сборище? Все эти непохожие друг на друга лица из его прошлого проходят мимо, чтобы поглазеть на него, как на нового льва в зоопарке, их глаза горят преступным любопытством. Позади всех идет девчонка в белых носках, с каштановыми волосами – ей лет двенадцать, она рассеянно сосет свой рукав. На него она смотрит в упор, не моргая и не смущаясь, впивается в него глазами, голубыми, как лед. Потом шепчет что-то женщине, голова которой повязана шарфом, потом качает головой, поворачивается к Махмуду ради еще одного долгого взгляда, и обе уходят.

Во время поездки на заднем сиденье полицейской машины оказывается, что появились первые похожие на пену бутоны вишен и магнолии, в воздухе разлилось тепло или что-то вроде него, слышны птичьи трели и перепалки. Ему дают рубашку цвета хаки без воротника и коричневые брюки, и теперь он ждет своей очереди к кардиффскому судье-магистрату. В мрачной, обшитой деревянными панелями комнате ожидания едко пахнет воском и средством для полировки металла «Брассо», и Махмуд вздыхает с облегчением, когда секретарь суда, стуча ногами по ступеням, бежит объявить, что вызывают его.

Как в игре, Махмуд поворачивает голову то в одну сторону, то в другую, будто залог его свободы мечется по залу суда.

Предмет обвинения – кража.

Понял.

Стоимость плаща двенадцать фунтов и двенадцать шиллингов.

Понял.

Желает ли обвиняемый подать ходатайство об освобождении под залог?

Да, сэр!

Потом игра меняется. «Необходимо уладить некоторые формальности», «мы хотели бы задержать его на пять суток», «по более серьезному поводу».

Что делает здесь этот болван Пауэлл?

– Он матрос, имеющий расчетную книжку матроса. Его выселили из прежнего жилья, в настоящее время у него нет постоянного места жительства.

Мэдисон. Опять. Да чтоб ему гореть вечно.

– Что вы имеете в виду под «более серьезными обвинениями»? – спрашивает магистрат, перебирая кипу бумаг, лежащую перед ним.

– На данном этапе мы не вправе сообщать дальнейшие подробности.

Магистрат смотрит на Пауэлла и хмурится.

– Если так, я могу оставить его под стражей только до среды.

Секретарь поворачивается к Махмуду:

– Вы хотите что-либо сказать?