Капрал Дайана рушится, она трескается, но жесткая наружная оболочка так пристала к ней, что лишь она сама замечает тонкие трещины, разбегающиеся по костям. «Не возьмешь себя в руки – ждет тебя лечебница для душевнобольных в Уитчерче», – регулярно напоминает она себе, но безуспешно. Следующие несколько дней, недель, а может, и месяцев, она сумеет продержаться, только если на все махнет рукой. Впервые за всю свою жизнь она позволит мужчинам решать, что делать: с расследованием, с лавкой, с ее ребенком. Она сделается как можно более покладистой, чтобы не растрескаться еще сильнее. Приливная волна происходящего просто подхватила ее и тащит прочь, корабль медленно и неотвратимо терпит крушение, и, возможно, когда-нибудь ее выбросит на какой-нибудь далекий и неизведанный берег, и Грейс все еще будет рядом с ней, если повезет.
Грейс, Грейс, Грейс, Грейс. Милая Грейс. Уже сейчас Несгибаемая Грейс, которая будет сдавать экзамен в Хауэллс, несмотря ни на что, ведь этого хотела бы тетя Вайолет. Как можно по-прежнему любить этого ребенка всей душой, когда жизнь ясно дала понять, что на самом деле ей никто не принадлежит? И что она с легкостью может очутиться на руинах былой жизни. Дайана закрывает лицо ладонями и пытается унять участившееся дыхание.
Грейс говорит, что тоже видела его, того человека на пороге, когда выглянула в лавку из двери гостиной. Это одно из немногих обстоятельств, подтверждающих, что он не просто плод ее воображения, иллюзия типичного убийцы – черной тени с золотым ртом. Грейс считает, что он был похож на сомалийца, но Дайана в этом не уверена: и среди выходцев из Вест-Индии попадаются рослые и худые мужчины с характерными осунувшимися лицами. Она плохо помнит его лицо, но по ночам в постели во вспышках воспоминаний ей вдруг являются его кожаные перчатки, остроносые ботинки, медные пуговицы на его верхней одежде. Избыточные подробности, которые лишь дразнят ее. Боль при мысли о том, как она сидела, ела, танцевала, пока в нескольких шагах от нее убивали родную сестру, запускает в нее когти, заставляет чувствовать себя глупой и никчемной. Она ничего не слышала, вот в чем заключается жестокая правда. Ничего такого, чтобы предположить, что Вайолет в опасности или нуждается в помощи. И теперь ее сердце учащенно колотится при мысли, что она могла подвести и Грейс.
Пурим наступил через пять дней после убийства. Было решено, что со стороны Грейс было бы неуместно присоединяться к празднующим, однако все равно создавалось ощущение, будто ее и без того уже вычеркнули как запятнанную трагедией, с которой она невольно оказалась связана. Они видели, как дети, одетые клоунами, летучими мышами и пилотами, собирались у зала собраний методистской церкви и несколько минут наблюдали за ними, пока дети не заметили Грейс и не стали махать ей, зовя к ним. Когда они уходили, Грейс оглянулась всего один раз, а потом понурилась и ни словом не упомянула о пропущенном празднике, когда они вернулись к Мэгги.
Весь день Дайана занималась уборкой, пальцы у нее покраснели и покрылись ссадинами, пока она оттирала отпечатки грязной обуви полицейских, следы чернил и пятна от чая. Предполагалось, что она справится в одиночку, но с самого утра с ведрами и тряпками явились помогать Анджела и ее мать Элси, не желая слушать никаких возражений.
Рослая и элегантная, рожденная от нигерийского матроса матерью, сбежавшей от мужа в Шеффилд, Анджела носит на голове бархатный ободок и ежедневно укладывает свои по-африкански курчавые волосы в безупречно аккуратный узел. В лавке она начала работать, как только ей исполнилось шестнадцать, так же, как и Вайолет, и, несмотря на внешние отличия, манерами и сдержанной речью они были так похожи, что казались матерью и дочерью. Наверное, Анджела взяла бы на себя все ежедневные обязанности в лавке, если бы Вайолет решила, что в жизни есть хоть что-нибудь помимо работы, и отвела бы Анджеле должность, которой она была бы рада и которую заслужила. Сегодняшнее присутствие их обеих оказалось в итоге удачей: их болтовня и сплетни приглушали тоскливое ощущение, будто бы они все вместе стирают память о Вайолет, убирая не только сделанные ее рукой аккуратные таблички, которые она клеила на выдвижные ящики, ее оброненные каштановые волосы или мазки ее лечебного лосьона для рук с клавиш кассы, но и сам факт ее существования. Вайолет Волацки, старая дева, умершая в сорок один год от роду. Вот и все, что пишут в бумагах. А когда будет покончено и с этими сухими подробностями? К тому времени, как земля на ее могиле осядет, чтобы принять тяжесть надгробия? Или лишь когда ее «безмолвный убийца» будет казнен и предан забвению?
Мэгги пришла после обеда, когда в лавке царил полный хаос: в воздухе висела густая пыль, все стулья и табуретки были составлены в шаткие штабеля в углу, дверцы шкафов-витрин распахнуты. Она принесла с собой резиновые перчатки и с решительным видом достала их из сумочки, на этот раз ее покрасневшие от слез глаза были сухими.