«И впрямь моя честь нелепа», – думает Дайана, удивляясь, как мог Марвелл воспринимать умершую женщину всего лишь как упущенную возможность достичь своей цели. Но здесь есть и доля истины: когда к ней в последний раз прикасался мужчина? Если не считать рукопожатий и кратких объятий в знак утешения? Когда-то она была страстной и свободной. А какая теперь – пугливая? Фригидная? Оставившая все в прошлом? Все эти определения кажутся неточными. Ее душа все еще жаждет человеческих прикосновений, тепла и объятий, но теперь на это нет ни времени, ни даже места. «Будь целый век у нас с тобой», – вспоминает она начало того же стиха: тогда она не была бы женщиной, которая смотрит на нее из зеркала, женщиной, считавшей, что ей под силу переделать мир и изменить свое место в нем, но теперь ее глаза темны и смиренны. Мир конечен и неуступчив, как и время, говорят эти глаза.
Домовладелица миссис Притчард в столовой, возится со своей посудой сплошь в кроликах: расписными кружками и подставками под них, серебряными ложечками с кроличьими ушами, рюмками для яиц с кроликом Питером, а по салфеткам скачут вышитые зайцы и керамическая лань кормит свой выводок на крышке супницы. Этот не возбуждающий аппетита зверинец расставлен по всему столу.
– Доброе утро, дорогая.
– Доброе утро.
– Ко мне зайдет сын, вот я и подумала подать на стол побольше.
Стол и так ломится каждое утро; Дайана и еще одна квартирантка, секретарша, почти не притрагиваются к еде. Сегодня ей удается выпить чашку чая из чайника с зимним кроликом и съесть кусочек тоста.
– Поднимите вон ту крышку, милочка, и вы найдете славный кусочек копченой скумбрии. Выбирая скумбрию из Тенби, ошибиться невозможно.
Дайана кладет на свою тарелку жирную рыбешку, вовсе не собираясь есть ее.
Вчера ее сопровождал в суд инспектор Пауэлл. Он объяснил, что подсудимый с самого начала возглавлял список подозреваемых и что констебль, который раньше имел с ним дело, назвал его имя в ту же минуту, как услышал об убийстве. Теперь все пойдет быстро, отдел государственных обвинителей подошьет к делу многочисленные свидетельства против сомалийца, способный барристер представит их в суде. У Пауэлла дурная привычка говорить свысока и нависая над ней, так что его рослое внушительное тело и лицо симпатичной горгульи оказываются чересчур близко, но вместе с тем его, кажется, неподдельно тронула смерть Вайолет, и он твердит Дайане, что, если ей «хоть что-нибудь понадобится, обращайтесь в участок без стеснения», так что эти слова звучат почти убедительно.
В суд она отправилась вопреки всем доводам рассудка. Она боялась того, что с ней станет при новой встрече с этим человеком, – неизвестно, лишится ли она чувств или выкинет какую-нибудь нелепость. Сидя на галерее в дальнем ряду, она ждала, ждала и наконец набралась смелости, чтобы мельком взглянуть на него: худого, с виду безобидного молодого мужчину с зарождающейся лысиной на макушке, только и всего. Он то и дело поднимал голову, вглядывался в лица, и Дайана, заметив, куда он смотрит, увидела бледную девушку в синем костюме, сидящую с прямой спиной в первом ряду галереи. Женщина постарше, видимо ее мать, время от времени что-то шептала ей на ухо и несколько раз похлопала ее по узкой спине. Никто из этих людей знакомым Дайане не кажется, она не в состоянии сказать, бывали ли они в лавке или хотя бы на Бьют-стрит, – просто ничем не примечательные лица в толпе несчастливцев с остановившимся взглядом, принесенных прибоем в Кардифф, ведущих тихую жизнь благодаря поденной плате и перехваченным пайкам. Хозяин молочного бара Берлин приподнимает шляпу, встретившись взглядом с Дайаной, но она краснеет и отводит глаза, не в состоянии узнать хоть кого-нибудь в этой обстановке. Когда подсудимому, Маттану, выпадает шанс обратиться к судье, его непреклонность удивляет Дайану, как и оскорбленное самолюбие в голосе; по-английски он говорит звучно и отчетливо, не то что другие матросы, которые мямлят и едва могут связать два слова. Ей не по душе преувеличенные возгласы, шум и суета, пока его уводят, и вместе с тем ее не покидает ощущение, что страницу уже начали переворачивать и что конец этого этапа ее личных испытаний предсказуем заранее.