Люди в темные времена

Связь жизни художника с его творчеством – всегда источник сложных проблем, и наша жажда увидеть записанным, показанным и публично обсуждаемым то, что прежде было исключительно личным делом и никого постороннего не касалось, возможно, менее законна, нежели наше любопытство готово признать. К сожалению, в связи с книгой Пармении Майджел «Титания. Биография Исак Динесен» («Titania. А Biography of Isak Dinesen», Random House, 1967) встают вопросы иного порядка. Сказать, что это сочинение неясного жанра, было бы еще очень мягко, и хотя пять лет разысканий будто бы предоставили «достаточно материала… для фундаментальной биографии», обычно мы находим всего лишь фрагменты прежде изданного материала – цитаты, взятые либо из книг и интервью самой героини, либо из книги «Сборник памяти Исак Динесен» («Isak Dinesen: А Memorial», Random House, 1967). О тех немногих фактах, которые обнародованы впервые, говорится с неряшливой некомпетентностью, которую любой редактор был бы обязан вымарать. (О человеке, который собирается покончить с собой [о ее отце], вряд ли можно сказать, что «у него было какое-то предчувствие… близкой смерти»; на странице 38 читаем, что ее первая любовь «останется неназванной», – однако ж не остается, и на странице 210 мы узнаем, кто это был; нам мимоходом сообщают, что ее отец «сочувствовал коммунарам и имел левые убеждения», а затем – со слов его сестры, – что «его глубоко потрясли ужасы, которые он наблюдал во время Парижской коммуны». Человек избавился от иллюзий, заключили бы мы, если бы из вышеупомянутого «Сборника» не знали, что позднее он написал книгу мемуаров, «в которой… воздавал должное патриотизму и идеализму коммунаров». Его сын подтверждает, что он сочувствовал Коммуне, и добавляет, что «в парламенте его партией были левые»). Но хуже небрежности – неуместная délicatesse (тактичность) относительно самого существенного нового факта, сообщенного в книге, – относительно ее венерической болезни: муж, с которым она развелась, но чье имя и титул сохранила (ради, как предполагает ее биограф, «удовольствия слышать обращение „баронесса“»), «оставил ей в наследство болезнь» – и от ее последствий она страдала до конца жизни. Несомненно, история ее болезни была бы очень интересна; ее секретарь рассказывает, до какой степени ее жизнь уходила на «героическую борьбу против неодолимых сил болезни… как у человека, сражающегося с лавиной». Но хуже всего регулярное, наивное нахальство, столь типичное для профессиональных обожателей, очутившихся среди знаменитостей; Хемингуэй, вполне великодушно заявивший в нобелевской речи, что премию следовало дать «прекрасной писательнице Исак Динесен», будто бы «не мог избавиться от зависти к самообладанию и утонченности Тани» и «был вынужден убивать, чтобы доказать свою мужественность, искоренить неуверенность, которую он так и не победил». Все это было бы совершенно незачем говорить, да и всю затею лучше было бы обойти молчанием, если бы не то печальное обстоятельство, что, если можно так выразиться, заказала эту биографию сама Исак Динесен (или баронесса Карен Бликсен?) – она просиживала с миссис Майджел часы и дни напролет, давая наставления, и незадолго до смерти напомнила ей еще раз о «моей книге», взяв обещание закончить ее, «как только я умру». Что ж, ни тщеславие, ни потребность в поклонении (грустном суррогате того высшего подтверждения человеческого бытия, какое может дать только любовь, взаимная любовь), не входят в число смертных грехов; но они оказываются непревзойденными советчиками, когда нам нужна подсказка, чтобы выставить себя на посмешище.