«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

Для большинства мусульман Российской империи Февральская революция 1917 г. явилась полной неожиданностью. В мемуарах лидера башкирского национального движения Ахмет-Заки Валиди (1890–1970) приводится эпизод, который ярко иллюстрирует повседневную жизнь мусульманских депутатов Четвертой Государственной думы (1912–1917) накануне революции. Политические лидеры мусульман в буквальном смысле проспали революционные события в Петрограде. Валиди не указывает точную дату, но, по-видимому, описываемый случай относится к 22 или 23 февраля (7–8 марта). Когда он явился в один из первых дней революционных событий в Петрограде на квартиру, занимаемую депутатами-мусульманами, то застал их спящими: накануне они всю ночь играли в карты. Они стали уверять Валиди, что никакой революции нет и скоро будет наведен порядок[368].

Таким образом, даже если наиболее осведомленные в политическом отношении мусульмане (депутаты парламента) не смогли оценить масштаб событий в столице империи, для большинства последователей ислама в России революция тем более стала сюрпризом[369].

Однако вскоре мусульмане поняли, что новый режим готов предоставить им и представителям других «терпимых» и даже «нетерпимых» религий права, за которые они боролись долгие годы. Временное правительство и председатель Государственной думы стали получать приветственные телеграммы от мусульман из разных регионов, в которых выражалась надежда на обретение равных прав с православным большинством[370].

Временное правительство действительно отменило положения имперского законодательства, дискриминирующие представителей инославных и иноверческих религий[371]. Осужденные за так называемые религиозные преступления (богохульство и т. п.) были освобождены из тюрем.

Однако конфессиональная политика Временного правительства отличалась непоследовательностью. В начале августа 1917 г. произошел откат от провозглашенного ранее курса на равенство всех религий. Правительство пошло на сближение с бывшей Синодальной церковью, которая де-юре и де-факто сохраняла статус государственной церкви и продолжала пользоваться рядом привилегий по сравнению с инославными церквями и религиозными организациями, представлявшими иноверческие вероисповедания[372]. По мнению российского историка М. А. Бабкина, поворот Временного правительства «вправо» в вопросах вероисповедной политики привел к тому, что план созвать Особую комиссию по мусульманским делам так и не был реализован[373].

Изначально в правительственных кругах была распространена точка зрения, что новая Россия должна быть внеконфессиональным (аконфессиональным) государством[374]. За это выступала, в частности, кадетская партия, игравшая ключевую роль в первом составе Временного правительства[375]. Концепция внеконфессионального государства была отражена в двух ключевых нормативно-правовых актах той эпохи, относившихся к религиозной сфере: постановлениях Временного правительства «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» (20 марта (2 апреля) 1917 г.) и «О свободе совести» (14 (27) июля 1917 г.).

Однако в дальнейшем идея внеконфессионального государства была отвергнута как неприемлемая, и вместо нее Совещание по общим вероисповедным вопросам при Временном правительстве выдвинуло концепцию «культурного сотрудничества»[376]. Суть ее заключалась в том, что государство поддерживает сотрудничество со всеми без исключения религиозными организациями в стране, что не исключает определенных преференций некоторым из них. Но концепция внеконфессионального государства не была полностью забыта. Как отмечает М. И. Одинцов, политика правительства большевиков в религиозной сфере – по крайней мере, в первое десятилетие советской власти – в целом соответствовала принципам внеконфессионального государства[377].

Смена общественного строя в России не могла не затронуть институт муфтията. Примечательно, что первой коллективной акцией мусульман после Февральской революции стало смещение с должности и арест ставленника правых кругов империи муфтия ОМДС Мухаммед-Сафы Баязитова[378]. В глазах верующих Баязитов олицетворял рухнувший режим, ограничивавший права мусульман. Не помогло бывшему муфтию и признание им и заседателями ОМДС новой власти. Временно исполняющим обязанности муфтия стал один из трех кадиев Салихджан Урманов[379].

Казалось бы, мусульмане должны были при первой возможности ликвидировать сам институт муфтията, созданный с целью контроля над их религиозной жизнью. Но этого не произошло. Доверие к муфтияту со стороны мусульман не было утрачено, и этот институт был сохранен. К началу ХХ в. Духовное собрание воспринималось татарами Российской империи как национальное учреждение. Таким образом, даже когда непопулярный М.‐С. Баязитов возглавил ОМДС, вопрос о демонтаже института муфтията не стоял на повестке дня[380].