«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

Рассматривать историю муфтията в Уфе как результат линейного развития (от ОМДС к современному ЦДУМ), как это делают некоторые историки[361], представляется мне не вполне корректным. Создание Диния назараты ознаменовало конец истории муфтията как имперского учреждения. ЦДУМ, возникшее в 1920 г., хотя и имело определенное сходство с ОМДС, строилось на иных принципах и выполняло другие задачи. Духовное собрание в Российской империи – это бюрократический институт, встроенный в систему органов государственной власти в православной монархии, а муфтий – имперский чиновник. ЦДУМ в 1920‐е гг. – религиозная организация, пользовавшаяся в условиях отделения церкви от государства определенной автономией в ряде вопросов, отнесенных к его компетенции. Постепенно круг этих вопросов сужался, и к середине 1930‐х гг. Духовное управление практически утратило бóльшую часть своих полномочий, которыми обладало согласно уставу. В послевоенное время реформированное ЦДУМ под наименованием Духовного управления мусульман европейской части СССР и Сибири постепенно стало превращаться в один из органов государственной власти, контролировавших соблюдение советского законодательства о культах.

Глава разбита на параграфы, посвященные определенным этапам конфессиональной политики в Советском Союзе. Я разделяю точку зрения ряда российских религиоведов, в частности М. И. Одинцова, считающих, что некорректно характеризовать религиозную политику, осуществляемую в СССР на протяжении всей истории государства, как атеистическую. В реальности лишь сравнительно небольшой (но оттого не менее важный) период советской истории (конец 1920‐х – 1930‐е гг. и конец 1950‐х – начало 1960‐х гг.) можно связать с попытками построить атеистическое общество[362]. При этом периоды либерализации во внутренней и внешней политике в СССР не всегда находили отражение в сфере отношения государства к религии и верующим. Наиболее ярким примером здесь будет эпоха так называемой хрущевской оттепели, когда на фоне некоторых послаблений в вопросах государственного контроля над обществом наблюдалось ужесточение борьбы с любыми проявлениями религиозности в общественной жизни.

Я рассматриваю политику партии и правительства по отношению к исламу в контексте государственной вероисповедной политики, проводимой в стране. Эта политика носила избирательный характер. К одним культам государство относилось более толерантно, чем к другим. Иными словами, в СССР, пусть и не на официальном уровне, фактически применялась классификация религий, как и в Российской империи. Но имелись и важные отличия. Во-первых, в Советском Союзе не было официально установленной государственной религии, как в царской России, и во-вторых, в качестве «терпимых» и «нетерпимых» рассматривались не сами религии, а конкретные религиозные объединения, их представлявшие. В статус «терпимого» религиозное объединение могло перейти в случае готовности активно сотрудничать с государством[363].

Дифференцированный подход к различным религиям как в Советском Союзе, так и в Российской империи основывался на политике «религиозного прагматизма», о которой я говорил в предыдущей главе. Изменение отношения к тем или иным религиозным объединениям обусловливалось текущими интересами государства (как их представляло себе партийное руководство СССР).

В Российской империи государи, начиная с Петра I, опирались на церковь как институт, способный помогать им осуществлять управление подданными. Религиозность и набожность отдельных правителей не меняла картины и общего вектора политики. То же самое касается советской эпохи. Так, если на раннем этапе истории СССР основной удар обрушился на бывшую Синодальную церковь как носителя чуждых взглядов и идеологическую опору рухнувшего режима, то впоследствии (с середины 1940‐х гг.) государство, напротив, поддерживало отношения c Русской православной церковью как с наиболее влиятельным партнером среди религиозных организаций в стране.

Интересно отметить, что политика «религиозного прагматизма» продолжала претворяться в жизнь даже в период обострения борьбы с религией. Это касалось и отношения к мусульманским религиозным объединениям. В то время как в одних регионах страны мечети закрывались, в Москве и Ленинграде посещение мечетей входило в обязательную программу визита многих делегаций из стран мусульманского Востока, в том числе на высшем уровне. В первом случае реализовывалась установка партийного руководства на борьбу с любыми проявлениями религии, а во втором – другая задача: укрепление сотрудничества СССР с мусульманским миром. Подобным же прагматизмом объясняется и относительно толерантная политика советского государства по отношению к исламу в первой половине 1920‐х гг.