«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

Говоря о вероисповедной политике в эпоху Хрущева, нельзя игнорировать одно важное обстоятельство. В этот период действительно были закрыты многие мечети, но имелись и противоположные, правда немногочисленные, примеры. Так, например, в 1956 г. Соборная мечеть в Ленинграде была открыта для богослужений. Несмотря на многочисленные ходатайства мусульман этого города о передаче им Соборной мечети или другого здания либо участка для совершения богослужений, они неизменно на протяжении десяти лет – с 1945 по 1955 г. – наталкивались на нежелание советских и партийных органов решать этот вопрос положительно[507]. Возвращение мечети верующим в 1955 г. было напрямую связано с целями и задачами советской внешней политики. В Ленинград приезжало много высокопоставленных гостей из мусульманских стран, и советскому руководству было важно продемонстрировать, что в стране существует свобода вероисповедания. Аналогичные события происходили в Москве, где Соборная мечеть служила местом приема иностранных делегаций, в том числе тех, в состав которых входили главы государств и правительств.

Религиозная жизнь мусульман не ограничивалась стенами мечети. Среди татар и башкир в городах европейской части России и Сибири были распространены меджлисы – традиционные собрания верующих, посвященные важным событиям (в основном, по случаю поминок (на 3‐й, 7‐й, 40‐й дни, годовщину), проведения обряда бракосочетания по шариату (никах) и др.)[508]. На меджлисы приглашались как официальные служители исламского культа, так и «бродячие» муллы из числа тех, кто обладал необходимыми знаниями и пользовался авторитетом среди верующих.

Что касается Средней Азии и Кавказа, то здесь неофициальный («параллельный») ислам у государственных чиновников ассоциировался с практиками суфийских шейхов и их мюридов, а позже, в 1970–1980‐е гг., – с деятельностью салафитского подполья. Соответственно, от муфтиятов в указанных регионах требовалось проявлять большую активность в борьбе с так называемым параллельным исламом. Некоторые религиозные деятели пытались продемонстрировать контролирующим органам, что хорошо понимают основную задачу, возложенную на возглавляемые ими структуры. Например, муфтий Духовного управления мусульман Северного Кавказа Мухаммад-хаджи Курбанов докладывал:

Мы разоблачаем самозваных ученых, шейхов и гадалок. Духовное управление закрыло 45 точек посещаемых [верующими] зияратов. Мы не допустили открытия незарегистрированных мечетей в 40 населенных пунктах. Мы запретили посещение мечетей женщинами, детьми и школьниками. Мы запретили религиозное обучение детей. Вышеуказанная общественно полезная деятельность Духовного управления мусульман Северного Кавказа хорошо известна уполномоченному Совета по делам религиозных культов при Совете министров ДАССР тов. Гаджиеву. Более того, мы всю свою деятельность согласуем с тов. Гаджиевым[509].

В конце 1950‐х – начале 1960‐х гг. все духовные управления в СССР издали фетвы или обращения к верующим, в которых подвергались критике «излишества и языческие обряды». В частности, в фетве ДУМЕС от 18 февраля 1961 г. осуждались такие явления, как почитание могил святых, громкий такбир[510], совершение коллективной молитвы вне стен официальных мечетей и др. Заслуживает внимания аргументация, которая использовалась для обоснования недопустимости громкого такбира. Сначала приводится богословский аргумент, со ссылкой не на Сунну, а на основателя и эпонима ханафитского мазхаба в суннитском исламе – имама Абу Ханифу: