«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

О Мир-и Араб я слышал много чего не очень лестного, у меня было неприятное представление о том, что там происходит. Там училось всего 30 человек, поступить было трудно. Там была круговая порука, рассказывали, что студенты стучат друг на друга. Потом я встречался со многими выгнанными из Мир-и Араб имамами, например с Саматовым, кади из Татарстана. Он рассказывал, какие там ужасные условия, жесткий контроль… Был такой преподаватель Маруф Рахимчонов в Бухаре, его выгнали за то, что он преподавал акыду. Акыда была под запретом. Рахимчонов переехал в Ташкент и организовал обучение на дому. Я с ним познакомился и приезжал к нему в начале 1980‐х гг. на каникулы 2–3 месяца и тоже обучался у него дома. В начале 1980 годов в Ташкенте у него была разветвленная сеть домашних обучений, около 300 человек учеников. Насколько я знаю, силовики знали об этом и прикрывали. Периодически устраивали обыски, но перед этим всегда предупреждали, мол, завтра будет обыск, уберите все лишнее. Это начало 1980‐х гг.[521]

Отучившись в худжрах в Средней Азии, Салахутдинов вернулся в Москву и организовал там обучение для молодых людей. В 1981 г. у него было 20 учеников из числа его родственников и друзей[522]. Основы исламской религии преподавал на своей квартире и неофициальный ленинградский мулла Хафиз Махмутов[523].

Изменилось отношение СДР и других регулирующих и контролирующих органов к незарегистрированным религиозным объединениям. В обращении к уполномоченным Совета по делам религий 15 декабря 1966 г. председатель этого органа В. А. Куроедов рекомендовал ставить незарегистрированные религиозные группы «на особый учет и рассматривать их деятельность без регистрации, как явление временное, связанное с необходимостью в течение 1967 г. тщательно изучить вопрос о целесообразности их регистрации или в отказе им как таковой»[524].

В 1970‐е – начале 1980‐х гг. общины в разных регионах СССР не только ставятся на учет, но и получают возможность строить мечети. Это были единичные случаи, но еще совсем недавно такое невозможно было представить[525]. По мнению Д. Ю. Арапова, в этот период между СДР и религиозными организациями был достигнут своего рода консенсус:

Исламское «духовенство», соблюдая полную лояльность по отношению к советской власти, занималось нравственным «окормлением» своей паствы. Со своей стороны, работники СДР, внешне активно борясь за «торжество научного атеизма» и «изживание религиозных пережитков», на деле были не очень-то заинтересованы в успехе этого проекта. Все их весьма приличное по советским меркам материальное существование было обусловлено тем, чтобы происходившие в СССР секуляризационные процессы носили максимально замедленный характер[526].

Духовные управления мусульман, а также отдельные служители культа (например, имам-хатибы московской и ленинградской Соборных мечетей) привлекались Советом по делам религий к международной деятельности. Как отмечалось в одном из документов СДР, «внешняя деятельность религиозных организаций… является единственной областью, где духовенство может принести пользу Советскому государству…»[527].