Люди войны. Донбасс, южное направление (СИ)

Или о Павле, что встречал меня в аэропорту Ростова. Высокий улыбчивый парень. Выхожу в «зону встречающих», передо мной стоит цепь таксистов: куда поедем, машина нужна? Все озабоченные, хмурые. Отвечаю: пока нет. Один из них, самый настойчивый, уже кричит в мое ухо: а когда будет нужна, скоро? Могу, мол, подождать.

И тут над рядом «таксистов» сверху появляется улыбка из под черной шапочки: «Дядя Витя, я за вами. Уже хотел справки наводить, куда белая борода подевалась, чуть вас не пропустил».

Дело в том, что я сообщил Виктору номер своего авиарейса и время прилета. Он спросил в меседжере фейсбука: «Бороду не сбрил?». «Нет». «Тебя узнают». И больше никаких рекомендаций, каким образом я попаду из Ростова за 120 километров в поселок Безыменный Донецкой республики. Поэтому я и отвечал таксисту, что пока не знаю, понадобятся ли мне его услуги.

Павел повел меня к машине, припаркованной у ряда зеленых елей на аллее перед зданием «главной воздушной гавани донской земли», открыл двери фургона «мерседес» - поехали!

- Сейчас, - говорю ему, - сигаретку выкурю, а то повсюду от Тюмени до Ростова – аллес ферботен.

- Дядя Витя, поехали! В машине покурите. В ней разрешается пить, курить, ругаться и всё остальное.

Хотел было я узнать, что имеется ввиду под словом «остальное», но почувствовал – парень торопится. Понимаю же, что и путь неблизкий, и границу надо проходить, а зима на дворе, 19 января, темнеет быстро.

Всю дорогу он предлагал мне многочисленный набор услуг, включенных в перечень «остальное»: пирожка хотите? яблочка хотите? семечек, минералки, сок, чай, кофе – набор получше, чем в салоне бизнес-класса.

Фургон был 1998 года выпуска, но его «родная» пепельница надежно держалась в креплении на задней спинке водительского кресла, а я покачивался на «диване» сзади и радовался, что есть куда протянуть ноги и наклониться набок в любую сторону, когда спина устала сидеть на попе ровно.

Рядом с водителем расположился его школьный друг Сережа. Он изредка просил остановиться около магазинов, где продаются инструменты и стройматериалы. В одном, наконец, нашел, что искал: немецкую маску сварщика со сменными фильтрами «видоискателя» для разных работ – сварки, резки, пайки. Причем, оконце светового фильтра было подвижным: его можно поднять и превратить в «козырек», когда глаза должны видеть обычный свет. Маску при этом снимать или задирать над головой было не обязательно.

Упаковку Сережа тут же раскрыл, маску собрал из нескольких деталей, привел её в рабочее состояние и надел на голову для примерки. Едем по Таганрогу, в соседнем ряду другие машины двигаются, Сережа сидит в маске и смотрит на их водителей. Когда водители начинают таращить на него глаза, он опускает черное стекло «козырька» маски, чтобы его «не узнали». Гляжу, соседние водители жмут на газ и увеличивают скорость, чтобы оторваться от «человека в маске». Сережа – доволен: хорошую вещь купил.

У меня с ним наладились прекрасные отношения, когда я сообщил, что выращиваю на даче только тыквы. Сережа – сыроед, он постоянно на тему фруктов сворачивал, пока мы ехали меж гигантских полей, а я по этой теме мог только о своей последней тыкве рассказать, что осталась в Тюмени на полу комнаты. Яркая такая, оранжевая – наипрекраснейшая деталь моего «брежневского» интерьера. «Не вздумайте ее варить, благостные продукты надо есть только в свежем виде: свет солнца не нуждается в кипячении и прожарке», - увлеченно разъяснял мне Сережа тайну силы света. «Я кашу люблю тыквенную, - отвечаю ему, - а кашу без огня не сваришь». «Ешьте свежие кусочки, и всегда у вас с желудком буде всё нормально», - советует он мне. «Вроде, и так всё нормально» - отвечаю. «Я же говорю – будет. Жить мы должны по сто лет, вы еще – в начале жизни», - активизирует Сережа пропаганду здорового образа жизни. Потом мы вместе закуриваем. «А это тоже свет солнца?», - показываю взглядом на его сигарету. «Это – лярва, которую я пока не победил», - Сережа «давит лыбу», как на Дону называют состояние веселой самоиронии.

Сережу вспоминаю и хочу опять его увидеть, тем более, что он приглашал меня на море и обещал увезти далеко от берега к чистой воде – где свет играет в волнах между дном и небом.

Часа через три движения по автодороге Павел показал мне на белую полоску в лучах заходящего солнца: «Азовское море, скоро будем дома». Я присмотрелся: белая полоса была высоко на горизонте, но над ней, еще выше, виднелась какая-то черная полоса, не похожая на тучу – слишком четкая и прямая линия черного цвета. А что там такое темное сверху? – спрашиваю Павла. «Открытая вода. Белое – это лед».

Для жителя болотистых лесов любое море выглядит, как холм воды на горизонте, а зимняя чернота этого «холма» над белой линией прибрежного льда – такой пейзаж я видел первый раз. В январе люди из сибирских лесов предпочитают летать к другим морям, туда, где пальмы, а не шуга холодного прибоя.