Люди войны. Донбасс, южное направление (СИ)

- Впереди пять лет опасной службы…

- И армейского дрочилова, которое всё больше похоже на бесцельное проведение времени. Для чего меня начали заставлять по шесть часов на жаре заниматься строевой подготовкой? Они хотят проверить мою стойкость, дух и волю? Пусть у новобранцев проверяют, это им полезно, это надо, чтобы увидеть, кто что из себя представляет. Меня зачем?

- Здесь, у передовой, есть строевая подготовка?

- Здесь – работа. Когда надо, ставим, когда надо, снимаем.

- Тоже безоговорочно верите приметам?

- Я в них вообще не верю. Я доверяю только знаниям и точному расчету. Если бы я, когда работал токарем, доверял приметам, эзотерике и Блаватской, я бы ни одной детали выточить не смог. Я верю штангенциркулю и знаниям.

- А как же «во многом знании много печали»?

- Ни в коем случае. Знаний много не бывает. Мозг поддается тренировке, тренировке не поддается только то, что висит между ног.

- Последнее – спорно.

- Тогда тренируйте на здоровье. Мне интересней теория больших чисел, мне интересен Стивен Хокинг. Я благодарен маме и папе, что они привили мне любовь к знаниям. Сейчас я передаю опездолам не приметы, а знания, которые помогут им вернуться с войны живым.

- Сквозь «черную дыру»?

- И Большой взрыв. Еще вопросы есть?

- Нет.

Вечером, уже перед самым сном, признался я Виктору Скрипченко, что не все саперы, оказывается, верят в приметы.

- Ты о Бульбе?

- Да.

- Не приметы важны, а то, что Бульба вытащил Алика, когда того ранило.

- Ты сам, Виктор, в «афгане» вытаскивал солдата, когда в засаду попали. Это тяжело? Солдат раненый, Алик тот же, веса не маленького…

- Очень тяжело. Надо же еще перевязать, надо отстреливаться, надо не только тащить, но и соображать. Так что, паниковать никак нельзя. Бульба не паниковал.

- Он как-то нос вытирает странно.

- Контузило.

ПРОТИВ ТАНКОВ

«Ущипните меня, я стою с лопатой в руках и копаю противотанковый ров по направлению атаки русских танков» - написал в 2014 году молодой студент из Мариуполя. Тогда эта фраза стала «мемом», над ней смеялись «социальные сети» обеих стран, России и Украины.

Ущипните меня завтра в 6 утра, я поеду с Виктором Скрипченко делать то же самое: копать противотанковые заграждения на вероятном направлении атаки украинских танков. Год 2017.

Виктор – он проверяет людей «ненавязчиво». Едем, например, мы вместе с ним на белой «ниве» (тогда она еще была «живой») по аханкской петле. Этот участок дороги действительно на передовой линии обороны. И Виктор говорит мне: «Поглядывай влево, если огонек увидишь, скажи». А «огонек» - это что? - спрашиваю его. «Птурс», - отвечает и увеличивает скорость движения, глядя только вперед, пытаясь не попасть колесом в колдобины и дыры на асфальте от минометных обстрелов.

Напрягаюсь, конечно, поворачиваю голову влево, пытаюсь что-то рассмотреть через запыленное окно. Большое поле, вдали деревья лесополосы. Но грузная фигура водителя и его рука на руле почти полностью закрывают мне «сектор обзора».

Начинаю соображать: «огонек» я смогу увидеть, когда он будет влетать в окно. Что толку от того, что я его заметил? Виктор без бронежилета и каски. Его автомат валяется на заднем сидении. В автомате один рожок, а это на три секунды огневого боя. Да не может тут быть никакой опасности. Он же ее чует «спинным мозгом», что убедительно подтвердил в Афганистане и Югославии.

Об этом своем автомате он сам мне сказал, что это – «смешной автомат, из него только застрелиться». Без приклада. Обрез, одним словом.

«Калейдоскопчик не складывается», вспоминаю его фразу, которую он повторяет, когда в чем-то сильно сомневается. Скорее всего, просто проверяет, как я начну реагировать: всполошусь, вспотею, часто задышу. Руки затрясутся.

На всякий случай, прячу одну руку в карман бушлата, другой придерживаю блокнот в раскрытой офицерской «барсетке», чтобы он не выпал из нее во время виляний по дороге. И помалкиваю.

Проехали «простреливаемый участок», Виктор снижает скорость. Мои реакции, как мне показалось, его вполне удовлетворили.

В другой раз проверка иного рода. Он долго показывал мне поля, которые заминированы, овраги и балки, по которым тут скрытно передвигаются и «наши», и не «наши». О густой траве говорил, о сухостое, который тут не прижимает к земле снег, поэтому всю зиму – трава по пояс. О диверсионных группах, задача которых захват или уничтожение комсостава.

Потом вдруг, в предрассветном сумраке, сворачивает с асфальта на колею, ведущую в овраг, и говорит: «Давай борзонем». То есть сократим путь через минные поля.

Молчу, еду. Саперы – они же никогда не ошибаются, хотя и никогда не произносят слово никогда.

После проверок, на какой-то там уже …й день моего пребывания в его «пенатах», он спрашивает: «Ты не против проснуться завтра пораньше?».

Разумеется, я был не против, так как по его телефонным переговорам с командиром полка понял, что за линией разграничения появились танки, где они «накапливаются», пока непонятно, но путь их возможного прорыва в зоне полка надо перекрыть силами саперов.