Люди зимы

Рути замерла в нерешительности. Она вдруг подумала, что женщина на стуле — вовсе не мама, и что стоит ей обернуться, и она увидит зеленое, пучеглазое лицо инопланетянки или бледную, слюнявую морду какого-то подземного чудовища.

— Мама, это ты? — снова спросила Рути и, с трудом переборов свой страх, приблизилась еще немного, хотя ноги отказывались ей повиноваться.

Только подойдя достаточно близко, она поняла, в чем дело: ее мать была крепко привязана к стулу, а изо рта торчал кляп. Волосы Элис были растрепанными и грязными, но глаза смотрели пристально и внимательно, да и физически она, похоже, не пострадала!

— Мамочка! Наконец-то мы тебя нашли! — воскликнула Рути. — Потерпи немного, сейчас я тебя освобожу! — Положив револьвер на стол, она первым делом вытащила изо рта Элис скомканный, грязный платок.

— Кто тебя связал? И как ты сюда попала? — Она сыпала вопросами, а сама пыталась развязать узлы на толстой пеньковой веревке, которой мать была привязана к стулу.

— Тише!.. — прошипела Элис. — Не шуми! Нам нужно убраться отсюда как можно скорее!

— Мама, мамочка!.. — Фаун выскочила из прохода и, обхватив мать за шею, уткнулась лицом ей в грудь. — Ура-а!..

Увидев младшую дочь, Элис сильно побледнела и повернулась к Рути.

— Зачем ты притащила сюда сестру? Это опасно!

— Я знаю, — ответила та. — Но… так получилось. Я потом все тебе объясню, хорошо?

— Ладно, только развяжи меня скорее. Нам нужно уходить.

Но Рути никак не удавалось справиться с крепкими узлами. В конце концов она выхватила маленький складной ножик, который лежал у нее в кармане, и принялась пилить толстую веревку коротеньким, тупым лезвием.

— Быстрее, быстрее! — торопила ее мать. — Она возвращается!

— Кто? — спросила Рути.

Ответить Элис не успела. Из коридора, по которому они пришли, донесся звук шагов. Прислушавшись, Рути поняла, что шаги приближаются.

— Бросьте меня! — срывающимся от страха голосом прошептала Элис. — Забирай сестру и уходи по другому тоннелю. Бегите отсюда!..

— Нет, мама, — твердо возразила Рути, — мы тебя не оставим. Не для того мы спускались в эту преисподнюю. Мы тебя нашли, и просто так не уйдем.

Сквозь страх на лице Элис проступило какое-то новое выражение. Рути даже показалось, что это… гордость. Похоже, мама на самом деле гордилась ими — своими дочерьми!.. Мысль об этом настолько вдохновила Рути, что она перестала пилить веревку и схватила со стола револьвер. Держа оружие двумя руками, как в кино, она направила ствол на выход из коридора, откуда должна была появиться неведомая опасность. Руки ее дрожали, но Рути поклялась себе, что если нужно, она будет стрелять!

Шаги тем временем стали громче и чаще, и к ним прибавился звук тяжелого дыхания.

— Стрелять бесполезно, — негромко сказала Элис с ноткой обреченности в голосе. Казалось, она смирилась с тем, что их ждет. К счастью, Фаун не поддалась страху и, подхватив брошенный сестрой ножик, занялась веревками на ногах матери.

Спросить, почему револьвер им не поможет, Рути не успела. Топот ног стал оглушительным, из коридора кубарем вылетела какая-то взлохмаченная темная фигура. Рути невольно ахнула — и едва не выстрелила прямо в лицо Кэтрин.

— О, Господи!.. — воскликнула она, опуская револьвер. — Откуда вы взялись?

Кэтрин не отвечала — она никак не могла отдышаться. Ее руки были в крови, а блестящее от пота лицо выражал крайний ужас.

— Что-то идет сюда! — выдавила она наконец. — Нам надо… надо бежать!

«Что-то, — мысленно отметила Рути. — Кэтрин сказала: «что-то»»… — Додумать свою мысль до конца она не успела. Фаун наконец перепилила последние волокна неподатливой пеньки, и Элис поднялась со стула, стряхивая с себя веревки и с трудом распрямляя затекшие члены.

— Идемте, — сказала она. — Я знаю, где выход.

Откуда-то из глубины пещер до них донесся леденящий душу вопль, который вдруг резко оборвался.

«Это Кендайс, — подумала Рути. — Что-то добралось до Кендайс…»

1910

Сара

23 сентября 1910 г.

«Люди зимы» — так называет нас Герти, хотя я-то как раз еще жива. Впрочем, наша жизнь действительно протекает за пределами известного людям мира, точнее, на самой его границе. А если быть откровенной до конца, то сама я давно чувствую себя не столько человеком, сколько призраком.

Герти по-прежнему не может говорить, но говорить ей хочется, поэтому время от времени она, как в детстве, чертит слова пальцем у меня на ладони. Когда я закрываю глаза, она выходит из сумрака, садится рядом со мной и берет меня за руку. Ее пальцы холодны, как сосульки, поэтому каждый раз, когда она прикасается ко мне, я невольно стискиваю зубы.

«К-У-Ш-А-Т-Ь», — пишет Герти, и я прошу ее потерпеть. «Когда стемнеет, — говорю я, — я попробую что-нибудь придумать».

Иногда ее прикосновения бывают столь легки, что я невольно начинаю сомневаться, здесь ли она, или мне это только кажется.