Люди золота

Помогло, впрочем, не особенно. В отличие от прежней ватаги, новая Мятещева свора вожака слушала не очень. Тот только плечами пожимал – чего, дескать, взять с них, не своя ватага, голь новгородская. И глянул искоса, так что ясно стало: ни дружбы с ними, ни доверия. Потому за вечерею говорили о пустяках да о том, чего Инги ещё не знал, а все вокруг уже обмусолили и едва ли не забыли. Например, про дела нынешнего валита, заботливо подпихиваемого Леинуем да его роднёй. Икогал-то под свою руку без малого всю корелу прибрал, поди ж ты. Новгород-то не против, ему сподручней с одним хозяином дела вести, чем с дюжиной сварливых князьков. Конечно, данник новгородский, тут никуда не попрёшь. Мятеща и прислан за данью. Валит богатый нынче, много дать может. Только не в рухляди дело. Ну, про то потом, не досужий разговор. Да, от посадника Дмитра Михайловича воеводе Ингвару – низкий поклон. Конечно, само собою, всё хорошо. Ах, нашкодил Григорий Жидилевич, наозорничал. Сколько народу легло, сколько добра лишилось. А попы-то отступного дают вам, Ингвар Рагнарович, надо же, за наследство тятино. Хвалят. С вашей руки, говорят, церкви новые да погосты по земле корельской, язычество искореняете. Ждут – креститесь вы со дня на день. Я их не разубеждаю, чего там. Григория-посадника они клянут, хоть сколько добра для них сделал. Напоследок такое учудил, надо же – за капище биться, христианскую кровь проливать, чтобы идолов оборонить. Лживая, говорят, вера его была, гривенкам больше кланялся, чем образам святым. Вот только Новгород обиду на тебя затаил, воевода Ингвар. Его люди легли в глупой этой распре. Так что должок за корелой, ой должок. Но отдать можно, вестимо.

Инги слушал, лишь кивая временами. Дела этой земли будто виделись уже издалека, из-за тумана и снега, как если бы поднялся на высокий крутой склон, уходя из посёлка навсегда, и обернулся посмотреть на оставленное за спиной. Любопытно, как там без тебя, но по-настоящему – всё равно. Режут они друг друга или любят, строят или хохочут – они для тебя уже не живые. Так, призраки памяти. Случайно подобранный кусок берёсты с каракулями. Кто-то писал кому-то важное, а для тебя – пустая забава, неспособная ни задеть, ни оскорбить.

Чуть оживился Инги, лишь когда Мятеща, глянув хитро, сказал:

– Попы-то в отступное подворье вам дают вместо серебра, коли пожелаете. Доброе подворье, купеческое. Твердилино. А вы, я слышал, наследником обзавестись желаете?

– Да, желаю, – ответил Инги рассеянно.

– Доброе дело, ладное. В городе-то подворье держать хорошо, для торговлишки али ещё какого дела, а то ведь и нет никого в Ладоге, кто б за корелу говорил. И сынка привезти, чтоб на людей посмотрел, уму-разуму поучился, коли случай выпадет, тоже ведь не лишнее. Ведь и жёнке вашей, по вам, новгородкою считаться должно, и сынку, и прочим деткам. Коли желаете, так Дмитр Михайлович поспешествует, грамотку-то сладим.

– Хорошо было бы, – согласился Инги. – А чего Дмитр Михайлович и Великий Новгород хотят взамен?

– Так, пустяковина, – ответил Мятеща и тут же принялся обстоятельно рассказывать вовсе про другое: про неурядицу новгородцев с князем. Ну, не везёт господину Новгороду на князей. Со времён Ярослава как ни позовут, так или в распрю с низовыми втянет, или алчный непомерно, или вовсе непотребство от него. Вроде присмотрят какого тихонького, а он бестолочь драчливая и смердов изводит. От Андрея-то Боголюбского сами, почитай что, и отбивались. Иконы выносили, смеху-то, а суздальцы их дротами. Ну, за то и поплатились немало. Князья теперь Новгороду вообще как коню пятая нога – думаешь, быстрей побежит, а на деле спотыкается. По-старому дело делается, по-вечевому, всем народом. А как иначе?

После вечери отправились прогуляться, благо луна полная, светло, и дорога от усадьбы утоптанная. Втроём поехали – Леинуй с Инги да Мятеща. Пара Леинуевых хортов трусили с конями рядом, принюхивались, слушали ночь. Такою порой выползает лесная нечисть, подхолмные людишки, свистуны-шкодники, любители напугать да сбить со следа. Волки в такие ночи, смелея, подходят к оградам домов, и от запаха едкой их мочи шалеют кони. Но трое всадников не страшились ночи – в ней не было никого сильнее их.

Остановились под раскидистым дубом, что стоял могучей сумрачной тенью в лунном свете, под сетью ветвей, дрожащих, как озябшие руки. Спрыгнули с сёдел в скрипучий снег, подошли к стволу.

– Этот дуб посадил отец старого Вихти, – сказал Леинуй. – Посадил и полил кровью пленного лопаря. Это хороший дуб. Он удержит любую клятву.

– Я сам держу свои клятвы, – отозвался Инги.