Людмила

Я погасил фонарь и вышел из пещеры. Луны уже не было, и звезд, как будто, поубавилось на черном небе. Было темно, но чувствовалось, что рассвет уже близко. За каменистым отрогом горы на обочине дороги под поросшим кустами склоном как-то воровски и незаконно стоял одинокий автомобиль. Некоторое время я постоял в темноте, приглядываясь, но никакого движения вокруг не заметил. Крадучись, я подобрался к машине со стороны дороги и посветил фонариком внутрь. В салоне было пусто. Я взялся за ручку и попытался открыть дверцу — это не получилось. Я вспомнил выражение лица Зигфрида, когда он ложился на землю, и подумал, что у него не было с собою ключей. Я и до этого предполагал, что он не один, а машина была очень похожа на «шестерку» Кипилы. Я мог бы посмотреть номер, но мне не хотелось лишний раз мигать фонарем.

В кустах справа мне показалось какое-то движение, и я присел перед радиатором автомобиля. Я крепко сжал обернутый платком камень и перестал дышать. Приблизились негромкие шаги и замерли, кажется у дверцы. Еще какой-то металлический звук. Открылась дверца и снова захлопнулась. Слишком быстро — он не успел бы сесть в машину. Я ждал. Опять какое-то шуршание. Его тень выросла надо мной. Человек в чем-то светлом, более светлом, чем машина, прислонился к капоту. Он вынул из бокового кармана пачку сигарет и закурил. Человек в светлом. В светло-сером костюме. Он стоял и курил. Наверное, уже не первую сигарету.

«Тебе пришлось долго ждать, — подумал я. — Наверное, ты верил в мое мужество и силу воли. Ты представлял себе, как долго бедняге Зигфриду придется выколачивать из меня это лекарство, а может быть, ты знал про бумаги. Конечно, тебе не хотелось при этом присутствовать. Я понимаю».

Я крепко приложился камнем ему по голове, немного повыше правого уха. Он сразу обмяк и, сложившись, рухнул мне под ноги рядом с колесом.

Чужой человек в светло-сером костюме лежал лицом вниз, и в его русых (кажется, русых) волосах появилось темное пятно в том месте, куда я его ударил. Кажется, я разбил ему голову. Я развернул камень и бросил его подальше от дороги, а скомканный платок приложил к ране и немного подержал так. Потом я перевернул его, подхватил подмышки и мимо машины оттащил на обочину, туда где начинался поросший травой склон. Я не стал обыскивать его, только расстегнув пиджак, вытащил у него из-за пояса за торчавшую рукоятку револьвер. Он влился в мою руку тяжелой, ощутительной силой. Я осмотрел его, повертел барабан. Он был такой же вороненый, как прежде, и даже не больше потерт. Только теперь он был заряжен на все семь камер. Это был наган — отличная штука для того, кто умеет стрелять.

26

К моим синякам и кровоподтекам прибавилась еще шишка на голове — там была немного содрана кожа. В общем-то, она не очень болела, только когда я случайно прикасался к ней, принимая душ. Потом я еще разок вскрикнул, протирая ее одеколоном. Приняв душ и причесавшись, я посмотрел на себя в зеркало. Синяк под глазом расплылся и пожелтел, и я подумал, что этого хватит не меньше, чем на неделю. Я снял зеркало и поставил его на стол, подперев атташе-кейсом. Снова долго трудился над своим лицом. Опять грустно подумал, что всю ближайшую неделю мне предстоит ежедневно совершать такой туалет. Бедные женщины — каково-то им?

Вернувшись, я успел часа три поспать — никто меня не тревожил. Пожилая дама, выдавая мне ключ, строго посмотрела на меня, я не знал, как ей объяснить мое подозрительное поведение. Вообще, наверное, я ей не нравился. Ну что ж, может быть, как-нибудь в другой раз. Сейчас я подумал, что за время моего пребывания здесь не запомнил их график, подумал, что мне это и ни к чему. Закурил, чтобы сосредоточиться и составить план.