Людмила

А над крышами, над неровным горизонтом, далеко дымящийся пейзаж. Что еще можно увидеть из этого окна? Могу только пожать плечами. Но я теперь не искал, что там можно увидеть. Почему? Потому, что знал, что оттуда нельзя увидеть ничего. Во всяком случае, она ничего оттуда увидеть не могла. А раз не могла, значит, не увидела. Простая красноармейская логика. Окно в забитое ватой пространство. Знал раньше, но оказался слишком самоуверен. В таких случаях говорят: «Впредь будь умнее». Будет ли это «впредь»? Да, русский мужик задним умом крепок. Интересно, я русский мужик? Вообще-то, мне не интересно. Почему? Просто меня никогда не интересовал этот вопрос. Было естественным считать себя русским. С каких-то пор стали прибавлять слово «мужик». Но ведь мужик это тот, кто землю пашет, так доктор? Вы усмехаетесь, доктор. Не хочется пахать землю? В наше время мужиком стали заменять слово мужчина. И не сеет, и не пашет, но так, видимо, чтобы придать характер добротности, крепости. Вот вы, доктор, мужик? Смеетесь. Потому что вопрос не в том мужик ли, а в том русский ли мужик. Честно признаться, доктор, мне и этот вопрос не интересен. В нашей русской крови намешано столько всего, а уж если говорить о жителях Гальта или о его уроженцах...

Вот тот самый случай, когда точка зрения субъекта на данную ситуацию, его собственная оценка может показаться наиболее важным элементом для толкования. Итак, если уж мы обозначили себя русскими доктор, то не в этом ли и заключается наша главная ошибка? Судите сами, и не будем возвращаться к тому злосчастному Крафту, но как действительно можно быть русским, как можно вообще кем-либо быть не являясь, по сути дела, никем, всего лишь фокусом, и тогда не стоит ли с этой точки зрения рассматривать все наши поступки. Тогда, действительно, «...наше поведение в данный момент теснейшим образом связано с тем, как мы оцениваем ситуацию, причем эта оценка может быть выражена либо в терминах объективной реальности, либо в терминах субъективной оценки — «как если бы» это было так... Если человек оценивает ситуацию как реальность, она становится реальной по своим последствиям».

Да, вывод ошеломил меня, и теперь я думаю: не я ли своим согласием подготовил преступление и (я уже говорил об этом) не расследование ли предшествовало ему?

— Значит, это похищение, оно не зависело от вас?

— Нет, его еще не случилось, когда это произошло.

— Тогда с чего же оно началось?

— Может быть с вашей близости..

— Но зачем вам понадобилось похищать эту маленькую блондиночку в мини?

— Госпитализировать, вы хотели сказать?

— «Госпитализировать». Зачем?

— Ну, как всегда.

— Что, много знала?

— Много? Столько же, сколько вы.

— Но другое?

— Сколько времени вам понадобилось, чтобы догадаться об этом?

— Семнадцать страниц.

— И поэтому ее нужно было изолировать от меня?

— Все верно.

— И теперь она здесь?

— Конечно. А вы где, думали? В Стокгольме?

— Да, я думал в Стокгольме.

Там, на семнадцатой странице набранный бледным курсивом бледным овалом был обведен фиолетовый штамп: Районная библиотека НКВД.

Такой же штамп бы поставлен и на тридцать четвертой странице.

А эту блондинку я встретил совершенно случайно. Я вообще не знал, что она там, когда собирался туда. Я просто пошел по одному из адресов, которые дал мне Иверцев, но не нашел там художника, которого должен бы там найти, однако она рассказала мне интересные вещи, и я понял, что она сама увязла в этом деле, хоть и не знает, в чем оно состоит.

— Вот тогда вы и решили похитить ее.

— Не я... Я не давал согласия на похищение.

— Нет, но вы начали искать.

— Верно.

— Следовательно вы исходили из посылки, что необходимый вам человек исчез? Вы с этого начали?

— Да, я с этого начал. Поиски, нужно же их было с чего-то начать?

— Вот видите, вы противоречите сами себе. Вы искали причину, которая оправдала бы следствие.

— Расследование, доктор, расследование.

— Я не это имел в виду.

— Я знаю, но я не люблю каламбуров.

— Вы пошли от конца к началу, к вопросу от ответа.

Это был ваш просчет, доктор. Зачем вам нужно было давать мне адрес Иверцева, но вы не могли удержаться. Конечно, Иверцев проявил изрядно любопытства, но на вашу беду он оказался храбрым человеком, и, пытаясь напугать его, вы его только разозлили. А в этой книге, которую вы якобы для моего усовершенствования прислали мне однажды с Прокофьевым, нет ни капли здравого смысла. Вы думаете, я настолько прост, чтобы поверить в подлинность этого Ницше только из-за того, что там на семнадцатой странице стоит в сиреневом горизонтальном овале выцветший штампик «Районная библиотека НКВД»? Такой же штампик стоит и на тридцать четвертой странице. Слишком много штампов на одну книжку — вам не кажется, доктор? И вообще почему вы решили, что для меня так уж убедителен штамп этой конторы?

Ну, хорошо, валяясь там, у себя с огромной шишкой на темени и задыхаясь от жары и поднимающегося из глубины двора смрада, я еще мог поверить в ее благонамеренность. Это тогда.