Мне кажется, что в словах критика содержится большая ошибка: будь в ее поступки и помыслы заложена лишь эта идея, образ получился бы значительно обедненным. Людмила Чурсина играет прирожденную интриганку (а кто еще мог вырасти при любом королевском дворе, немыслимом без интриг и своеобразно понятой дипломатии?), которой, с одной стороны, ничто человеческое не чуждо, потому что любовь — едва ли не последнее, за что она цепляется и во что верит, с другой же — любовь ее питается стремлением к власти, к деятельному участию во всем, что происходит в стране и в мире. И вот эта двойственность становится стержнем характера, выразительно воплощенного Людмилой Чурсиной.
Несомненно, роль королевы Элинор Аквитанской стала для актрисы некоей ступенькой вверх, если говорить о театральных ролях.
А затем последовал совершенно неожиданный для многих спектакль по пьесе немецкого драматурга грузинского происхождения Нино Харатишвили «Игра на клавишах души» (пьеса называется «Лив Штайн»). В роли гениальной пианистки Лив Штайн Людмила Чурсина, кажется, соединила, органически слила воедино все профессиональные и личностные обретения не только последних полутора десятилетий на сценических подмостках и экране, но и опыт всей предыдущей жизни.
Критик Валерия Гуменюк писала: «Сюжет пьесы интригует — своего рода психологический детектив, в нем слышны отголоски Ибсена, Достоевского и возможно даже Бергмана».
Честно говоря, не могу вспомнить, когда современная пьеса захватывала и держала в напряжении своей загадкой от начала и до самого финала. Когда испытывала подобную острую необходимость разобраться в том, что же происходит. Кто палач, а кто жертва? Кто прав, а кто виновен? Кто запутывает и усложняет ход событий, играя в свою игру?..
Игру на клавишах наших душ, завороженных происходящим.
Ведь даже если отбросить «кассовые» соображения (немногие из зрителей соблазнятся пьесой, названной именем неизвестного персонажа), переименование было сделано Александром Бурдонским с поистине снайперской точностью, потому что достаточно тонкая и расчетливая игра, составившая сюжет, не только персонажам предназначена, но и зрителям, оказывающимся захваченными на совершенно ином материале, нежели испанская легенда, мыслями о двойственности памяти, которая может привести в паутину безумия и самого человека, этой памятью одержимого, и окружающих.
Особенно — если эта память наполнена чувством собственной вины…
Переименованием пьесы Александр Бурдонский точно и тонко определил сам жанр драматического повествования, в котором кропотливо, подробно, изобретательно и поистине философски выстраивается отрезок жизни женщины, принесшей в жертву свой Божий дар после смерти сына и обретшей неожиданно новые силы во встрече с молодой девушкой, которую ее сын Генри любил.
В запущенном доме, из комнаты которого рояль выслан в подвал (здесь нельзя не сказать несколько слов о сценографии Валерия Фомина — перед нами перевернутая или и вовсе отломанная клавиатура, так неожиданно и пронзительно напомнившая спектакль Леонида Варпаховского «Дни Турбиных», где в эпизоде, происходящем в гимназии, лежал рояль с отломанной ножкой, горькая метафора бессмысленности происходящего; его поднимали, держа почти на весу, и один из юнкеров начинал играть и петь: «Ваши пальцы пахнут ладаном…»), а по сцене расставлены вращающиеся табуретки, которые ставят обычно перед инструментом, бродит по комнатам опустившаяся, похожая на старуху женщина. Некогда в этом доме все было подчинено только музыке, не просто прикосновением к клавишам, будившим и будоражащим души, теперь же здесь жаждут лишь тишины — и Лив закрывает руками уши, потому что музыка неотступно звучит в ней самой, не давая ни минуты покоя.
Лив хочет вернуться к своей профессии, но не такой, какой ее обожали зрители и критики, а совсем другой, наполненной своим страшным горем и ощущением великой вины. Но это пока невозможно для нее, не имеющей сил ни на что. И вот неожиданно появляется в этом доме некая Лора, начинающая и даже подающая надежды пианистка, которая не просто просит, а настоятельно требует, чтобы Лив давала ей уроки, платой за которые будут рассказы об умершем сыне Генри. И это становится для героини одновременно шоком и надеждой, мыслью об исцелении и страхом окунуться в горечь памяти до самого донышка…
Людмила Чурсина играет Лив Штайн, если уместно такое выражение, наотмашь — все ее существование на сцене ежеминутно пронизано чувством внезапного и не до конца осмысленного пробуждения к жизни, которое испытывал каждый, терявший самых близких и дорогих людей при малейшем воспоминании о них других. Пробуждения во имя осознания: что было упущено, сделано не так, что приносилось в напрасную жертву и совсем ли уж напрасной она была?