Людовик XI

Причины таких настроений были разные. Во времена Карла VII принцы соперничали друг с другом в надежде занять видное место в королевском правительстве; теперь же все они были поставлены на один уровень, и врагом для них был только сам король. С другой стороны, Людовик осуществлял свои права с авторитетом, которого не было у его отца, и все дворяне королевства, от самых мелких до самых могущественных, теперь подвергались давлению, которого они никогда не испытывали прежде. Королевские чиновники образовали армию, которая повсеместно стремилась к полному соблюдению прерогатив государя. Если люди принцев использовали силу, чтобы навязать свою волю королю, их немедленно отдавали под суд, а если они выигрывали, против них сразу же выдвигали еще десяток обвинений. Столкнувшись с этим давлением, которое хотя и было безжалостным, но все же довольно избирательным, принцы не могли протестовать и становились тем более озлобленными, чем эффективнее действовала королевская полиция. Им стало известно, что полиция имеет прискорбную привычку перехватывать секретные сообщения, и что их государь использует в качестве своих агентов малоизвестных личностей, таких как Этьен де Луп, голландец, "очень близкий к королю", который должен был информировать его о связях того или иного принца с врагами короны.

Но недовольство имело более глубокие корни. Людовик сделал слишком много: он смахнул слишком много предрассудков, нарушил слишком много условностей, двигался слишком быстро и сразу в нескольких направлениях. Опасения, возникшие в связи с бурной карьерой Дофина, подтвердились действиями Людовика ставшего королем.

Короче говоря, он не соответствовал тому образу, который должен быть у государя. Он не одевался как король, не говорил и не думал как король, не проявлял к своим принцам и баронам той привязанности, которую естественно должен был испытывать к ним истинный король. Он окружил себя людьми, которые были опасно трудолюбивы, опасно умны и имели совершенно не подходящее происхождение. У него на службе были самые разные иностранцы, и он даже предпочитал их общество обществу честных французов. Он проявлял глубочайшее уважение к послу герцога Миланского, этому авантюристу, которого он не стеснялся называть своим другом и он не скрывал своего желания установить дружеские отношения с графом Уориком, который, не будучи сам авантюристом, имел дурной вкус, и был англичанином. Вместо того чтобы советоваться с баронами, он все делал по своему усмотрению и прислушивался к советам только узкого круга своих приближенных, которые, подобно бастарду д'Арманьяку или адмиралу Монтобану, почти всегда жили вместе с ним. Он вел себя непредсказуемо и даже не удосуживался заранее объявлять о своих визитах, что задевало достоинство великих баронов и заставляло их чрезмерно нервничать. Ему и его двору не хватало чувства приличия и вкуса к великолепию, которые являются сутью королевской власти. Что можно было ожидать от государя, который во время визита к графу дю Мэн пренебрег его замком и разбил свой лагерь в близлежащем лесу?

А король явно не стремился держать язык за зубами. Он открыто говорил, что герцогу Бурбонскому сильно не хватает ума. Однажды он назвал графа дю Мэн и графа де Дюнуа спятившими стариками. Рассказывая Альберико Малетте, что герцог Орлеанский жаловался на то, что был отравлен Франческо Сфорца, он со смехом добавил: "Хоть отравленный и старый, он все же сделал свою жену беременной". Людовик с особым удовольствием пародировал гнев графа де Шароле, не скрывал своего презрения к старческим выходкам своего дяди Филиппа и без стеснения комментировал ошибки Папы. Принцы постоянно жаловались, что король лукавит (и что его лукавство было более успешным, чем их), но еще больше им не нравилось, когда он говорил им правду, как в том случае, когда Людовик холодно заявил стороннику герцога Орлеанского, что французам совершенно нечего делать в Италии.

В глазах великих баронов король не обладал качествами, которыми должен был обладать настоящий государь. Людовик был провокатором, человеком из ниоткуда, человеком, прежде всего, не принадлежащим к их миру.

Но Людовик был слишком хорошо осведомлен о направленных в его адрес упреках и прекрасно знал, что из недовольства принцев готова родиться лига мятежников. Однако он не подавал виду.