Людовик XIV и его век. Часть первая

Даже более опытный человек, чем г-жа де Шеврёз, оказался бы обманут подобным смирением; так что она еще более уверилась в своем могуществе, видя такое угодничество со стороны Мазарини, и, жестом велев удалиться горничной, остававшейся в комнате, стала выдвигать свои условия, желая узнать, как далеко распространяется ее влияние. Хитрый итальянец позволил ей это делать, будучи уверен, что он всегда сможет остановить ее, если пожелает. Вначале г-жа де Шеврёз потребовала дать удовлетворение герцогу Вандомскому, возвратив ему управление Бретанью.

Мазарини отвечал, что Бретань нельзя забрать из рук маршала де Ла Мейре, которому вверил ее кардинал Ришелье, но взамен можно предложить герцогу Вандомскому адмиралтейство, находящееся под управлением г-на де Брезе, которого не так опасно сердить, как маршала де Ла Мейре.

Министр проявил свою добрую волю, так что возразить тут было нечего. И г-жа де Шеврёз кивнула головой в знак одобрения. После этого она потребовала, чтобы герцогу д’Эпернону вернули его должность главнокомандующего пехотой и губернаторство Гиени.

Должность эта была в распоряжении Мазарини, и он тотчас согласился вернуть ее. Что же касается губернаторства Гиени, то оно уже было отдано графу д’Аркуру, и министр обещал сделать все от него зависящее, чтобы убедить графа отказаться от этого поста.

Ободренная этими двумя первыми уступками Мазарини, г-жа де Шеврёз приступила к главному делу, состоявшему в том, чтобы отобрать у канцлера Сегье должность хранителя печати и отдать ее маркизу де Шатонёфу. Но тут добрая воля Мазарини иссякла. Мы уже говорили, какие силы препятствовали возвращению маркиза де Шатонёфа ко двору. Тем не менее прелат пообещал г-же де Шеврёз сделать все, что было в его власти, чтобы убедить королеву согласиться на это последнее требование, как сам он согласился на два первых. Но с этого часа Мазарини воспринимал г-жу де Шеврёз как своего будущего врага; рано или поздно вражда между ними должна была начаться.

В продолжение некоторого времени г-жа де Шеврёз еще могла верить в чистосердечие министра. Но поскольку, не ведая о той близости, какая существовала между Мазарини и Анной Австрийской, она всякий раз, когда ей доводилось видеться с королевой, ни за что не упускала случай вставить в разговор какое-нибудь язвительное замечание, направленное против кардинала, а это заставляло королеву все более охладевать к ней; поскольку, с другой стороны, герцог Вандомский тщетно просил, чтобы у адмиралтейства, отданного под его управление, осталось право сбора за якорную стоянку, которое от него отделили; поскольку, кроме того, граф д’Аркур не пожелал отказаться в пользу герцога д’Эпернона от губернаторства Гиени, и поскольку, наконец, министр без обиняков заявил ей, что ее просьбу, касающуюся маркиза де Шатонёфа, выполнить невозможно, г-жа де Шеврёз попыталась заручиться поддержкой герцога де Бофора, и, когда он прилюдно заверил ее, что всегда будет привержен ее интересам, она посчитала себя достаточно сильной, чтобы сделаться главой партии, и начала открыто выступать против Мазарини.

Со своей стороны г-жа де Отфор, та из фавориток Анны Австрийской, которую королева более всего после г-жи де Шеврёз любила и которой она в день своего провозглашения регентшей написала собственной рукой: «Приезжайте, моя дорогая подруга! Я умираю от нетерпения обнять Вас!», пользовалась теперь ничуть не большим благоволением с ее стороны, чем г-жа де Шеврёз. Госпожа де Отфор воображала, что никогда не лишится благосклонности Анны Австрийской, благосклонности, которую она приобрела ценой потери милости к себе короля. Поэтому у нее хватало уверенности или самомнения не страшиться столкновения с тем подводным камнем, о какой предстояло разбиться стольким судьбам; и, порицая выбор, сделанный королевой, она во всеуслышание высказывала свое мнение о Мазарини. И тогда регентша предупредила ее через Беренгена, своего камердинера, и мадемуазель де Бомон, состоявшую прежде при королеве Английской, о том, что она должна прекратить свои злые речи о кардинале, поскольку злословить о министре это все равно, что злословить о самой королеве, которая его выбрала.