Людовик XIV и его век. Часть первая

«Что это Вы забрали себе в голову после столь долгого молчания? Разве Вы не знаете, что та самая гордость, которая сделала меня восприимчивой к Вашей ушедшей любви, запрещает мне сносить ее притворное продолжение? Вы говорите, что мои подозрения и мое непостоянство делают Вас самым несчастным человеком на свете. Уверяю Вас, что я нисколько этому не верю, хотя и не могу отрицать того, что Вы в самом деле любили меня, равно как и Вы должны признать, что достойно вознаграждены моим к Вам уважением. В этом отношении мы должны воздать друг другу должное, и я не хочу быть менее благосклонной к Вам впоследствии, если Ваше поведение будет отвечать моим намерениям. Вы найдете их менее безрассудными, если действительно питаете ко мне еще большую страсть и запрет видеться со мной лишь усиливает ее, вместо того чтобы ослабить. Я страдаю от того, что люблю недостаточно сильно, а Вы — от того, что любите чересчур сильно. Если сказанному Вами следует верить, давайте сменим настроение: я обрету спокойствие, исполняя свой долг, а Вам нужно непременно сделать это, чтобы стать свободным. Я и не заметила, что забываю, как Вы обошлись со мной в эту зиму, и говорю с Вами так же откровенно, как делала это прежде. Надеюсь, что и для Вас это станет благом и что у меня не будет сожалений о том, что моя решимость не возвращаться к прежнему оказалась поколеблена. Я не буду выходить из дома три или четыре дня подряд, и со мной можно будет видеться там лишь по вечерам; вы знаете, по какой причине».

Письма не оставляли никакого сомнения по поводу характера отношений, существовавших между той особой, которая написала эти письма, и той, которой они были адресованы; однако, как уже было сказано, они не были подписаны. Госпожа де Монбазон сочла, что будет не противно честности приписать их г-же де Лонгвиль, с которой она состояла в большой вражде, и принялась уверять, что они выпали из кармана Колиньи, ухаживавшего за г-жой де Лонгвиль.

Госпожа Лонгвиль, уже упоминавшаяся нами, но впервые выведенная нами на сцену, это та самая Анна Женевьева де Бурбон, которая, как и герцог Энгиенский, ее брат, родилась в донжоне Венсенского замка во время тюремного заключения принца де Конде и, идя по стопам своей матери, Шарлотты де Монморанси, слыла одной из самых красивых и самых умных женщин своего времени. Ее дом был местом встреч самых образованных людей Франции. Это удостоверяет в своих письмах Вуатюр.

Тем не менее, несмотря на все возможности быть счастливой, несмотря на богатство, знатность, красоту, ум и постоянную лесть в ее адрес, герцогиня де Лонгвиль была несчастна, так как отец, принц де Конде, заставил ее выйти замуж за старика, который, по странной игре случая, был безумно влюблен в г-жу де Монбазон, что еще более усиливало вражду между двумя этими соперницами.

Несмотря на окружавшее ее всеобщее поклонение, которым она была обязана, как говорят мемуары того времени, прежде всего своим бирюзовым глазам, г-жа де Лонгвиль слыла весьма благонравной. Поэтому обвинение, выдвинутое г-жой де Монбазон, произвело много шума, а так как спорное благонравие и неоспоримая красота г-жи де Лонгвиль доставили ей много врагов и завистников, то как раз те самые люди, что менее всего были убеждены в ее вине, громче всех повторяли эту ложь и дальше всех ее распространяли.