Людовик XIV и его век. Часть первая

Более того, часто в разговоре герцог де Бофор употреблял одно слово вместо другого, что порой полностью меняло смысл произнесенной им фразы и извращало его мысль. Он сказал о каком-то человеке, что тот получил конфузию, вместо того чтобы сказать: «получил контузию». Однажды, встретив г-жу де Гриньян в трауре, он сказал о ней: «Я видел сегодня г-жу де Гриньян, у нее был очень смачный вид…» А хотел сказать: «очень мрачный». Поэтому и г-жа де Гриньян, со своей стороны, описывая одного немецкого вельможу, заметила: «Он как две капли воды похож на герцога де Бофора, вот только лучше его говорит по-французски».

С каждым днем партия, с общего молчаливого согласия признавшая герцога де Бофора своим вождем и состоявшая, по словам кардинала де Реца, «из четырех или пяти меланхоликов, явно предававшихся несбыточным мечтам»,

делалась или пыталась сделаться все более сильной. Герцог де Бофор ничем не пренебрегал, чтобы заставить думать о нем как об умном и опытном зачинщике заговоров. «Заговорщики кстати и некстати держали совет, — говорит все тот же кардинал де Рец, — и назначали бесполезные встречи»;

даже их выезды на охоту окружались таинственностью. И потому народ, почти всегда точный в своих оценках, назвал заговорщиков партией Кичливых. Недоставало только случая, чтобы эта партия могла заявить о себе. И благодаря неожиданному происшествию такой случай представился.

Как-то раз, когда у г-жи де Монбазон, жены Эркюля де Рогана, герцога де Монбазона, собралось много гостей, в числе которых было несколько главных особ двора, одна из ее горничных нашла на полу в гостиной два письма, которые она тотчас отнесла своей госпоже; письма имели любовное содержание, но не были подписаны. Вот они в том виде, в каком их приводит в своих «Мемуарах» мадемуазель де Монпансье:

I

«Я куда более сожалела бы о перемене в Вашем поведении, если бы полагала, что в меньшей степени заслуживаю продолжения Вашей любви. Признаюсь, что, пока я считала любовь Вашу истинной и страстной, моя любовь предоставляла Вам все выгоды, какие Вы могли желать. Но теперь не ожидайте от меня ничего, кроме уважения, которым я буду обязана Вашему умению соблюдать молчание. Я слишком горда, чтобы разделять страсть, в которой Вы так часто клялись мне, и не хочу наказывать Вас за небрежение к встречам со мной иначе, как отказав Вам в них вообще. Прошу Вас, поскольку у меня нет более власти приказывать Вам, не приходите ко мне более».

II