Пока королева развлекается в Трианоне, король обновляет в Версале кабинет министров, а народ ждет курицу в горшке и, так и не увидев ее появления, утешается тем, что пишет на стенах:
Тем временем в провинции начинаются волнения и вспыхивает бунт.
В связи с чем? Сейчас мы скажем это.
Поскольку королю было понятно, насколько утратили достоинство и снискали ненависть те, кто занимался торговлей зерном, 17 сентября 1774 года назначенное им новое правительство объявило о свободе хлебной торговли. Эта свобода означала разрушение монополии, а ничто на свете не обладает такой жизнестойкостью и такой способностью к обороне, как монополия.
Монополисты стали обороняться. Сторонники г-на Тюрго, девизом которого были слова «Свобода, полная свобода», подняли против монополистов крик.
Бунт вспыхнул 20 апреля 1775 года и дал о себе знать в окрестностях Дижона. Крестьяне начали с того, что разрушили мельницу, принадлежавшую одному из монополистов, а оттуда направились к дому другого монополиста, советника парламента Мопу, и разнесли в щепки и разграбили все, что там было.
Весь этот страшный шум начался со смиренных жалоб, которые издает народ, когда он еще не знает своей силы; однако на эти жалобы маркиз де Ла Тур дю Пен, комендант Дижона, ответил:
— Ступайте щипать траву, она как раз начала расти.
И правда, дело, как мы уже говорили, происходило в первых числах апреля.
Из Дижона бунт перекинулся в Понтуаз, а из Понтуаза, где он разразился 1 мая, — в Версаль.
Король вышел на балкон и попытался заговорить с народом, но его не стали слушать. Тотчас же принц де Бово, командир гвардейцев, и принц де Пуа, комендант Версаля, вместе с телохранителями сели на лошадей и предложили отвезти короля в Шамбор.
Однако король отказался, заявив, что есть средство более надежное, чем бегство, а именно: оповестить людей о том, что хлеб будет продаваться по два су.
Как только это оповещение было сделано, бунт, по крайней мере в Версале, стих.
Смутьяны — ибо было вполне очевидно, что весь этот шум производил не сам народ, — угрожали Парижу, и в самом деле, хотя под ружье были поставлены швейцарские гвардейцы, французские гвардейцы, мушкетеры и городская стража, они в одно и то же время через разные ворота ворвались в город и тотчас принялись грабить лавки булочников.
Однако король дал приказ не открывать огонь по этим людям, и потому мушкетеры и солдаты других военных отрядов, не зная, какие средства подавления бунта можно пустить в ход, стали вести разговоры с бунтовщиками, вместо того чтобы порубить их саблями, и это придало тем большую смелость. Господин Тюрго написал королю, что интендант раздувает волнения, вместо того чтобы пытаться погасить их, и к этому посланию присоединил письмо г-на де Сен-Совёра, своего друга, заявлявшего, что Ленуар и Сартин подготовили на 3 мая волнения в Париже.
И в самом деле, 3 мая, около семи часов утра, булочников снова стали грабить; к одиннадцати часам грабежи прекратились; в полдень г-н де Бирон занял перекрестки и различные пункты, с помощью которых можно было противодействовать бунту, и уже через час нигде нельзя было найти никаких его проявлений.
Четвертого мая цена на хлеб вернулась к той, какой она была до ее снижения по приказу короля. Булочников успокоили, и для охраны лавок им предоставили часовых.
Затем мушкетерам было приказано перекрыть дорогу в Версаль. Бунтовщики встретили королевских солдат швырянием камней, солдаты ответили им ружейными выстрелами, и на поле сражения остались лежать двадцать три крестьянина.
Парижские буржуа, не понимая еще, что речь идет о настоящем бунте, не воспринимали эти волнения всерьез и посмеивались над ними. Мода ухватилась за эти события, и все стали носить колпаки а-ля мятеж.
Прекратившись в Париже, где от него не осталось никакой памяти, кроме названных в его честь колпаков, мятеж продолжился в провинциях — в Лилле, Амьене и Осере, а затем, подобно грохочущей грозе, затих вдали.
Совет, данный г-ну Тюрго в отношении г-на Ленуара, не пропал даром. Министр заявил Людовику XVI, что не ручается ни за что, если г-н Ленуар останется на своей должности, и указ, который упомянутый начальник полиции приказал вывесить 3 мая и который давал булочникам право устанавливать продажную цену на хлеб в соответствии с налогами на зерно, стал последним указом, подписанным этим чиновником.
Его сменил на этом посту известный экономист д'Альбер.
Господин де Бирон, которому было поручено разогнать бунтовщиков, схлопотал тогда язвительную песенку в свой адрес.
Вот она: