Она отняла у Французского королевства Акадию, Канаду, остров Кейп-Бретон, побережья реки Святого Лаврентия и Луизиану, и ни один народ на континенте не становился ее союзником или врагом без того, чтобы это не стоило ему — либо в качестве оплаты военных издержек, либо в качестве союзнического жеста — одной из его колоний или какого-нибудь важного пункта на карте мира.
Английская колониальная система, последовательная вплоть до момента, когда был подписан Парижский мир, добилась превосходных результатов. Метрополия действовала, как осмотрительная мать, как наставница, исполненная любви и доброжелательства: свободные от таможенных пошлин порты и необременительные налоги, взимавшиеся мягко и умеренно, — все это содействовало и благоприятствовало развитию колониальной промышленности. У Великобритании, для которой ее континентальные войны на время складывались удачно, не было нужды прибегать к помощи своих колоний, а вернее, у нее не было желания становиться на этот путь, которого она инстинктивно опасалась. Вплоть до момента разрыва родина-мать брала на себя денежные издержки и затраты живой силы. В глазах английских политиков колонии выглядели чем-то вроде Ковчега Завета, к которому было опасно прикасаться; и потому, когда Ганноверский дом решил подчинить колонии общему порядку взимания налогов и отнять у них привилегии, которыми они пользовались, жители северо-американских владений Англии резко порвали с метрополией.
Северо-американские владения Англии простирались в ширину от реки Святого Лаврентия до Миссисипи, а в глубину — от моря до Аллеганских гор; только что Англия присоединила к этой нарождавшейся державе, которой суждено было стать ее соперницей, Канаду на севере и Флориду на юге, словно для того, чтобы к моменту войны против нее самой она хотела обеспечить эту державу новыми силами и новым оружием.
Тюрго предсказывал освобождение Америки, и, несомненно, это освобождение уже вызревало в сердцах американцев, когда истощенная Семилетней войной Великобритания, наложив сразу после заключения мирного договора 1763 года налоги на дома, окна, серебряную посуду, вино, пиво и все прочие напитки, вошедшие в употребление у английского народа, прибегла затем к выкачиванию денежных средств из своих колоний и издала билль, которым запрещалось принимать в судах любой документ, если он не будет написан на гербовой бумаге, продававшейся в пользу казны. Этот указ, наносивший тяжелейший удар по колониальным законам, вызвал многочисленные протесты и стал поводом для восстания, известного под названием Бостонского мятежа. Вскоре мятеж распространился из столицы в провинции; второразрядные города послали в Бостон своих представителей, составивших генеральную ассамблею, которая, невзирая на парламентский билль, постановила, что каждый американец имеет право составлять договоры как на гербовой бумаге, так и на простой. Это решение повлекло за собой в следующем году отмену указа о гербовом сборе. Но, отчасти из мести, отчасти по необходимости, парламент, желавший переложить на бюджет колоний часть военных издержек, предписал американцам не только принимать солдат, посылаемых к ним метрополией, но и безвозмездно предоставлять им жилье, дрова, пиво и прочие маловажные припасы.
Нью-Йорк запротестовал, а Бостон взялся за оружие.
По одновременному призыву двух этих городов вся Америка восстала и решила, что следует оказать метрополии ожесточенное сопротивление и созвать всеобщий конгресс.
Это решение было принято с единодушием, энергией и спокойствием, которые напугали Англию: речь шла о том, чтобы отступить во второй раз или начать гражданскую войну.
Оказавшись перед этим выбором, английское правительство предложило примирительную резолюцию, которой американцам даровалось право самим налагать на себя налоги, но на условии признания верховенства парламента.
Однако это постановление не возымело никаких последствий.
Тем временем один из самых известных американцев прибыл во Францию и возбудил там любопытство, обратившееся в симпатию к Америке.
Вот что написал о нем Башомон 4 февраля 1777 года: