Лютая охота

Он посмотрел на Гюстава, игравшего на диване и понятия не имевшего, что происходит и в какой опасности находится «мама», и поднялся. Когда он позвонил в дверь к Радомилу, звуки скрипки оборвались. Несмотря на смятение, Сервас узнал музыку: Шуберт, «Смерть и дева», первая часть. Эти такты полностью перекликались с его состоянием.

– Мартен? Что случилось? – сказал кудлатый и бородатый музыкант, увидев его. – У тебя такой вид, что испугаться можно.

– Анастасия дома? Ты мог бы забрать к себе Гюстава? Сейчас?

Болгарин по-цыгански окинул его проницательным взглядом.

– Да… да… конечно, если это неотложно надо… Но ты можешь мне хотя бы объяснить, что происходит?

– Потом, Радомил, – сказал Мартен, вызывая лифт. – Гюстав играет в гостиной… Не оставляй Анастасию с ним одну. Везде берите его с собой! Я тебе потом все объясню… Спасибо.

– Не волнуйся, мы за ним присмотрим! – крикнул музыкант, когда кабина лифта уже пошла вниз. – «Тот, кто помогает не по просьбе, делает это не от сердца» – есть такая болгарская поговорка!

* * *

– Вот, это здесь, – сказал Сами полицейским.

Двое стражей порядка в форме осмотрели закрытую дверь в квартиру под скатом крыши. Один из них постучал.

Один раз. Потом другой.

– Там никого нет, – сказал он, взглянув на Сами.

Тот поморщился.

– Она там, я в этом уверен. Она в опасности. Она дожидалась возле ресторана, а потом исчезла. И оставила свой дюрюм… Да еще этот человек…

– Дюрюм?

– Ну да, она никогда так не делала.

Стражи порядка переглянулись.

– Может быть, у нее изменились планы, может, она куда-нибудь ушла, – сказал один из них.

Сами снова повернул ручку двери. К его великому изумлению, дверь не была заперта на засов.

– Вот видите! – сказал он. – Она только что была закрыта.

Он вошел.

– Эй! Что вы делаете? – крикнул другой полицейский. – Вы не имеете права сюда заходить!

Но Сами был уже внутри. От сигаретного дыма у него защипало глаза. Он закашлялся. Посмотрел на полупустую бутылку бурбона, полную пепельницу окурков и на два стакана на низком столике, на одном из которых виднелись следы красной помады.

– Вот видите, – сказал у него за спиной один из стражей порядка. – Ее здесь нет… Вы должны немедленно выйти, месье. Вы не имеете права здесь находиться…

– Говорю вам, она в опасности…

– Месье, пожалуйста, выйдите… НЕМЕДЛЕННО.

– Только когда узнаю, что с ней произошло…

– Месье, я не буду еще раз повторять: ВЫ ДОЛЖНЫ НЕМЕДЛЕННО ВЫЙТИ.

– Я не сдвинусь с места, пока… Эй! Не трогайте меня! Я вам запрещаю ко мне прикасаться! Здесь Франция, страна прав человека, и вы не можете… Ай! Вы мне делаете больно! Вы же мне так руку сломаете! Отпустите!

– Месье!..

58

Дождь.

На шоссе стеной обрушивался проливной дождь. Прозрачная завеса неохотно приоткрывалась и вспыхивала снопами искр в лучах фар. И сама ночь была соткана из отсветов, отражений и мелькающих полос света и тьмы.

Ливень окружил Серваса со всех сторон, он плыл по шоссе в самом центре водяной воронки, и ему казалось, что он находится на борту субмарины. Радио он не включал и слышал только барабанную дробь дождя по крыше, быстрый шорох дворников и шипящие всплески грязной воды из-под колес, когда попадал в выбоину.

Он ехал настолько быстро, насколько позволял ливень, несмотря на риск акваплана. Однако мозг продолжал анализировать ситуацию: «Не хватает только попасть в аварию, сейчас это было бы глупо»… Он снял ногу с педали газа.

Образ, преследовавший его, обрел форму. Это был человек с синими глазами. Противник. Черный король. Он снова оказался на шаг впереди, похитив у него Белую королеву.

Его поразили слова, которыми так и сыпал генерал: «правое дело», «правосудие», «справедливость», «честь», «цивилизация»… Этот человек верил, что на него возложена некая миссия, и свои кровавые вылазки принимал за священный бой. Сервас по опыту знал, что наибольшая опасность возникает, когда зло рядится в одежды добра и его действительно принимают за добро. Ни один преступник не бывает более жесток, чем тот, что априори считает себя борцом за правое дело. И двадцатый век стал тому самым зловещим примером. Люди, осуждавшие преступления, совершенные во имя «свободной торговли», обличавшие поднявший голову фашизм и призывавшие обратить внимание на нищету рабочего люда, закрывали глаза на массовые убийства, на пытки и лагеря, на «большие чистки», голод и массовые депортации. Миллионы китайцев стали жертвами «культурной революции», миллионы заключенных заживо замерзли в ледяном аду советской Колымы. И все эти чудовищные деяния были совершены во имя «благородных» целей.

Потому что наше дело правое, говорили они. Сколько из них раскаялись? Сколько из них попросили прощения у жертв за свою непростительную слепоту?

Сервас провел рукой по лицу. Он был вымотан. От ночного ливня, от вспышек света и плохой видимости у него устали глаза, и он без конца тер опухшие веки.