Лютая охота

– Прежде всего, поймите нас правильно, майор: все, чем мы здесь занимаемся, относится исключительно к политике. Аристотель говорил, что политика является главной среди наук. И он был прав. Мы делаем это ради вас, ради ваших детей, ради граждан этой страны. Мы сражаемся за них. Против тех невидимых диктатур, которые ежедневно увеличивают свое влияние на нашу страну. Эти преступные сообщества хотят сделать из нее наркогосударство наподобие Мексики или Колумбии. Преступные судьи ставят себя над Республикой и применяют законы по своему усмотрению. Мы боремся против влияния меньшинства, которое желает запугиванием, силой или созданием хаоса навязать свой диктат большинству. Против влияния гигантов интернета, которые хотят моделировать наши жизни по своим понятиям. Мы сражаемся не за себя, а за честь, за родину, за справедливость и свободу, майор. За вашу свободу, за свободу грядущих поколений и тех, у кого нет ни сил, ни средств защитить себя…

Его низкий голос звучал очень убедительно и зазывно, такой голос вполне мог повести за собой кого угодно.

– Мы с вами, майор, – продолжал он, – из тех, кто пользуется уважением. Мы не святые и не герои. Но люди нас уважают…

– У нас нет ничего общего, – возразил Сервас.

Генерал на секунду сощурил свои синие глаза. Но только лишь на секунду.

– И все же нас хотят выставить виновными, – продолжил он, не обращая внимания на замечание. – Виновными в том, что защищаем свою страну, в том, что применяем вполне законное насилие, покровительствуя честным гражданам. В том, что мы родились на этом континенте и хотим сохранить нашу цивилизацию, в том, что нам нравится наш образ жизни, что мы едим мясо, курим и пьем алкоголь… Как у Кафки: мы должны искупить неизвестно какую вину, даже не зная, в чем мы виноваты. Как у Ницше: любая ценность может обернуться своей противоположностью, и жертва может стать преступником, а преступник жертвой.

– «Законным насилием» вы называете охоту на живых людей?

Генерал резким жестом отмел возражение.

– Те, на кого мы охотились, были преступниками, которым удалось улизнуть от наказания, пропорционального страданиям их жертв, – ответила за него огромная бычья голова, черная и лоснящаяся. – Судьи в этой стране не соблюдают уголовный кодекс. Я никогда не видел, чтобы хоть кто-нибудь подвергся наказанию, предусмотренному законом. Приговор суда никогда не соответствует ущербу, нанесенному жертве преступления. Никогда… В наших судах принято ложное правосудие, майор, и вы это знаете. То самое ложное правосудие, что плодит невероятное количество несправедливости…

Судья, мгновенно понял Сервас. Под маской быка прятался магистрат. Шампетье. Заместитель генерального прокурора. В огромной морде быка было что-то действительно устрашающее.

– Вот только независимо от того, что убийство вообще не кажется мне пропорциональным наказанием, в этом случае виновный не был виновным: Муса Сарр никого не насиловал.

– Правда это или нет, но в любой войне существуют издержки, – возразил синеглазый генерал.

– Потому что это война?..

– Разумеется. Война за цивилизацию, за наш образ жизни, война за спасение этой страны от хаоса и варварства, которые ей грозят. Пока еще есть время…

* * *

22:52. Они позвонили в высокие, выкрашенные черной краской ворота, ощетинившиеся острыми концами продольных прутьев. Дом стоял в одном из самых богатых кварталов Тулузы. По краям ворота обрамляли два белых столба. На одном висела камера слежения, в другой был вмонтирован блок вызова.

– Да? – ответил высокий старческий голос.

– Прошу прощения за беспокойство, месье, я знаю, что сейчас воскресенье и уже поздно, но нам очень срочно нужно поговорить с мадам префектом. Передайте ей, пожалуйста, что я Самира Чэн, лейтенант уголовной полиции Тулузы.

– Кто?

– Лейтенант Самира Чэн! Уголовная полиция Тулузы! Это очень важно и срочно!

– Оставайтесь на месте.

Можно подумать, что они сбегут… Самира, Венсан и сопровождавший их лейтенант Генеральной инспекции Национальной полиции прождали добрых три минуты. Потом раздалось жужжание электронного замка, потом щелчок, и створки ворот чуть приоткрылись. Самира их толкнула. Ух, ничего себе… Маленький японский садик, обнесенный белой стеной, воплощал собой полное спокойствие и вызывал в памяти какую-то нематериальную картину. Они прошли по выложенной плиткой аллее, петлявшей между лампами, вмонтированными в землю, кустами самшита, остриженными в виде шаров, соснами, трепетавшими под ливнем, и крупными карликовыми деревьями в метр ростом. Где-то рядом журчал в темноте бассейн. А в конце аллеи их встретил улыбающийся Будда, освещенный прожектором.

Однако хозяйка дома, поджидавшая их на крыльце, к буддийской секте явно не принадлежала и не улыбалась.

– Я надеюсь, это действительно важно, – с ходу бросила префект тоном, который не оставлял сомнений: если это не окажется важным, то лучше им сразу убраться подобру-поздорову.