Лютая охота

Он вышел из машины и направился к белокурому лейтенанту, который уже набирал код на входной двери в свой дом.

– Лейтенант…

Кац обернулся и увидел парня в косухе и черном худи. Усталое лицо, мешки под глазами, хотя вряд ли он был намного старше Рафаэля. От него исходило ощущение суровой дерзости под жестким контролем, а на лбу словно было написано: легавый.

– Давно хотел с тобой познакомиться, – сказал полицейский в штатском. – Нам сообщили о твоей реакции на Новом мосту и во время совещания в Управлении уголовной полиции…

Кац ничего не ответил, давая понять, что готов слушать дальше.

– Мне поручили тебе сказать, что многие это оценили. В полиции им нужны такие, как ты, – прибавил парень, улыбаясь под маской.

– Им – это кому? – спросил Рафаэль.

Он почувствовал, что улыбка стала шире.

– Всему свое время… Они хотят, чтобы ты знал, что многие с тобой на одной волне. Ты не одинок…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – возразил Кац.

Парень переступил с ноги на ногу, огляделся вокруг и снова обратился к Кацу:

– А я думаю, что прекрасно понимаешь… И в комиссариате, и во Дворце правосудия есть определенное количество людей, которые считают, что эта страна пришла в упадок, все разваливается и пришло время действовать. А ты-то сам что думаешь?

Рафаэль оглядел своего визави. Тот кивнул.

– Я бы, может, и не высказался против, – осторожно начал он. – Но что с этим можно сделать?

– Вроде бы некоторые уже начали кое-что делать, не находишь? – сказал второй парень.

– Ты их знаешь?

Парень подмигнул:

– Может, да, а может, и нет… Мы об этом еще поговорим. А пока что желаю тебе хорошего вечера. И еще раз спасибо за твои слова.

Рафаэль молча смотрел, как полицейский уходит в ночную темноту Тулузы. Потом достал свой телефон.

* * *

Из-за перегородки доносилась музыка, игравшая в соседней квартирке. Рафаэль ее узнал: это «Coldplay», так себе, для девчонок… Лично он предпочитал «The New Abnormal», последний альбом «The Strokes», а лучше вообще редкость для ценителей, «Saturnalia» «Gutter Twins».

Мысли его вернулись к полицейскому, поджидавшему его внизу.

Как и большинство полицейских, тот парень считал, что между судьями и сыщиками пролегла непреодолимая пропасть и что судьи бросили сыщиков на поле боя, в разгар военной кампании, которую они должны вести вместе.

Он разделся и встал под обжигающий душ. И вдруг застыл, волосы на затылке встали дыбом, дыхание прервалось, а сердце так заколотилось, что, казалось, сейчас грудная клетка взорвется. Ему только что было видение: за письменным столом сидел человек с дырой в голове, а по стене расползалось пятно темной крови. Он с трудом вдохнул и уперся руками в мокрые плитки пола. Видение не уходило, и он закрыл глаза. В тот день он делал уроки, когда из кабинета отца вдруг раздался выстрел. Он выскочил из комнаты и бегом помчался по коридору. В проникавшем из окна лунном свете еще рассеивался дымок. Свет в доме был погашен, но ночь была достаточно ясная, чтобы различить бледное лицо, словно плывущее в воздухе отдельно от тела. Даже мертвый, отец оценивающе его оглядывал и осуждал. Это было все, что он мог сказать себе в тот момент, когда неподвижно стоял на пороге кабинета. Сделать еще хоть шаг он был неспособен. А за его спиной раздался мучительный вопль матери. Он заметил, что отец был в мундире, а на столе перед ним лежала книга. Сенека «О краткости человеческой жизни».

«Старый мерзавец, – подумал он. – Тебе даже сейчас, умирая, надо крутить это кино…»

Он не мешал горячим каплям воды стекать по телу, по щекам, по волосам… Он глубоко дышал, пытаясь визуализировать что-нибудь хорошее, но у него ничего не получалось. И он стал ждать, пока паническая атака сама собой утихнет и уйдет, как черная туча, которая чуть не взорвалась, но в конце концов уплыла.

* * *

Пожар разгорался: Страсбург, Лилль, Суассон, Безансон, некоторые коммуны в Сен-Дени-на-Сене, в Эссоне, в Лионе… Казалось, что вернулся 2005 год. Повсюду горели автомобили; в Бобиньи разрушили автовокзал; в Бордо пришлось вызвать на подмогу отряды гражданской госбезопасности. В отвратительных бетонных муравейниках, в этих чудовищных порождениях архитектуры, «по природе своей почти концлагерях, а по итогу рассадниках преступности», как выразился тридцать лет назад один премьер-министр (кстати говоря, с тех пор так ничего и не изменилось), молодежь, которой было нечего терять, искала столкновений с полицией. А остальные обитатели «ненадежных» кварталов баррикадировались в домах, досадуя на общество, уже давным-давно бросившее их на произвол судьбы.