Льются слова, утекая в песок...(СИ)

Елизавета действительно ей помогла, подсела ближе, поставила маленький поднос на колени Тане. Та взяла ложку, сжала её непослушными пальцами - вилки тут не давали, потому что они считались опасными. Ещё заколет себя или медсестру.

Кусок не лез в горло, но Таня заставляла себя глотать безвкусную, а иногда и с тошнотворными сладкими оттенками кашу.

- А он тут за что? - отчаянно пытаясь отвлечь девушку, поинтересовалась Таня. Ведь сейчас ей вновь попытаются дать проклятые таблетки - она этого не перенесёт.

- Убил, - помрачнела Лиза. - Восемь девушек. Маньяк. Говорят, с особой жестокостью, но сумасшедший, потому запихнули сюда. Ну, и привязали, соответственно. Всё скушала? Молодец.

Она забрала тарелку, помогла Тане лечь, таблеток не дала.

В голове - белый шум.

Дверь закрылась с удаляющимся куда-то хлопком, всё поплыло, запрыгало перед глазами, пронзило её тело какой-то странной судорогой.

Летать… Летать, как ей хочется летать!

- Блондинка… - прошипел её сосед. - Синеокая… Они все - такие…

В голове - белый шум.

А в еде - таблетки.

***

- И их кровь… - его голос, бархатистый и мягкий, обволакивал её сплошной волной, - такая тёплая, живая, представляешь? А знаешь… Знаешь, как они бились в моих руках? Их сердца, жалкие маленькие сердечки, колотились, словно они ещё верили в спасение. Они…

Он засмеялся - громко, надрывно, - и Таня тоже ответила смехом. Иначе она просто не могла - ведь он рассказывал ей о таких красотах.

Она послушно пила всё, что ей приносили. И она вновь проваливалась в белую бездну, и только его голос, тяжёлый, надсадный, уставший, но такой красивый и завораживающий, добавлял тепла и красок в её отвратительную жизнь.

- Как прекрасно, - прошептала она. - Как прекрасно… Тёплая, тёплая кровь… Из вен… Я б пустила так свою…

- Так развяжи меня, - он посмотрел на неё. - И мы пустим кровь. Её кровь. Такую красную, такую тёплую, яркую - она бьётся у неё в венах, она колотится, будто биение сердца и…

- А ты потом меня убьёшь?

- Ты рыжая, - он бросил на неё короткий безумный взгляд. - Ты… Если захочешь.

Она тоже безумно рассмеялась.

- Когда я смогу ходить, - прошептала она таинственным голосом. - Я обязательно тебя освобожу. Только… Только мне надо встать.

- Она такая…. - прошептал безумец. - Такая, как первая! Знаешь, только эта молодая, а та была старше. Она… Она в нашем детском доме, - он вновь улыбнулся, так широко и искренне, словно ребёнок. - Запирала, не давала есть… Мне было пятнадцать или шестнадцать, и я чем-то, наверное, ей нравился. Она надо мной издевалась особенно изощрённо… Ты видела мой шрам?

Она кивнула. Она помнила эту длинную полосу, рассекающую его щёку, помнила его рассказ - помнила и заново это повторялось десятки раз.

В голове - алое пламя.

На потолках - белый шум.

Его пальцы прижимались к раскалённым решёткам. Он смотрел на проклятую блондинку - синеглазое зло, - и шипел от боли в детстве.

Он смотрел на синеглазое зло в обрамлении белых волос, с вырезанным сердцем - это было так правильно. Она так его понимала. Она бы тоже вырвала сердце своему обидчику, только так, чтобы наверняка.

А он искал Её. Искал ту, кого должен был найти. Они бились, окровавленные, в его руках, они пытались вырваться на свободу, они проигрывали и моментально умирали или умирали в муках. Но он никогда не жалал, не хотел - зачем?

Их кровь на его руках.

Так правильно. Так логично. Так разумно.

***

Они потеряли к ней всяческий интерес. Просто инвалид. Парализованная. Зачем тратить на неё таблетки, зачем тратить на неё время?

Они кормили его насильно - он отворачивался, кривился при виде капельниц, верёвки и пояса сковывали его движения. Он не мог ходить.

Но они уже давно обо всём договорились.

Однажды весь белый шум перед её глазами обратился в красное зарево. Однажды, когда действие таблеток оказалось слишком слабым, она не уснула ночью.

Однажды они все потеряли бдительность.

Было больно. Она ползла по полу, волочила свои недвижимые ноги, упираясь руками - и комната была такой болезненно широкой. Она плакала, потому что её тело раздирала адская боль.

Но она добралась до него и дрожащими пальцами медленно расстёгивала все пояса.

Он не мог подняться - всё тело затекло. Он вставал, конечно, но под действием сильнейших препаратов - его не пускали к врачам в сознании. И теперь, когда она рыдала рядом с ним, уткнувшись носом в сменённые вчера простыни, он мог только пытаться дотянуться до её волос.

- Убей меня, - она сжала его недвижимую ладонь, шмыгнула носом и зажмурилась. - Убей меня. Ты обещал меня убить.

Только быстро. Это не прозвучало, но она знала, что надо бы дополнить. Так, чтобы её смерть не была особенно мучительной и кошмарной. Скорее.

Он наконец-то сел. Во взгляде пылает что-то странное - вроде недоверия, - на губах всё та же дикая усмешка.

Он поднял её одним рывком - вопреки тому, что сильно ослабел за последнее время. Сидеть было тоже больно, ноги не слушались - она слишком пострадала тогда, в аварии…

Боль. Фантомная? Или настоящая?

- Если тебе больно, - прошептал он ей на ухо, - ты живая.

- Живых убивают.