Ливень в графстве Регенплатц

Но юноша по-прежнему не проявлял никаких признаков жизни. И тогда Генрих затряс сына ещё сильнее, в исступлении приказывая ему вернуться к жизни. Да вот только всё напрасно.

Испугавшись увиденной истерики, Хельга бросилась к ландграфу.

– Что ты делаешь! Оставь его! – потребовала она, схватив Генриха за руки. – Ты навредишь ему, а тем более себе!

– Зачем всё так? Почему именно он? – стенал Генрих. – Берхард… Я обещал его матери, что он никогда не познает горя… но не смог сдержать обещания. Смотри, Хельга, – и Генрих указал на раскрытую обнажённую грудь юноши. – Смотри, Берхард носит кулон, не снимая, дорожит им. Я надеялся, что через этот амулет он будет связан с матерью, что она защитит его! Но она не защитила, и мне не подсказала…

– Не говори так, не упрекай, – прервала его Хельга. – Эльза всегда была рядом с сыном. Смерть кружит вокруг Берхарда с самого рождения, однако душа матери отгоняла её. Вот и сейчас Эльза борется за своего мальчика, за душу его, которую смерть уже вырывает из тела. И пока кулон остаётся на шее Берхарда, душа Эльзы не отступит.

Вдруг Генрих издал громкий стон и скорчился. Острая резкая боль, словно острая стрела, вонзилась в его сердце. Она была столь невыносима, что даже дыхание перехватило. Хельга прочла шёпотом заговор и приложила ладонь к груди мужчины. Боль отступила, но совсем не ушла. Генрих вздохнул.

– Мне… Мне ещё плохо… – хрипло простонал он.

– Если ты не заставишь себя успокоиться, то после следующего приступа тебе уже никто не сможет помочь, – резко предупредила Хельга. – Пойдём, ты должен вернуться на своё ложе, принять лекарство и постараться заснуть. Я провожу тебя.

– Берхард…

– Я буду с ним. А когда он очнётся, сообщу тебе. Пойдём.

Генрих согласно кивнул и, опираясь на руку Хельги, поднялся на ноги. В этот момент дверь отворилась, и на пороге появился Питер Гойербарг. Увидев своего пациента, лекарь ахнул:

– Ландграф! Почему вы здесь, а не в постели?

– Хорошо, что ты пришёл, Питер, – сказала Хельга. – Помоги Генриху.

– Пойдёмте, ландграф, я провожу вас, – поспешил лекарь к ослабевшему мужчине. – Я сейчас же дам вам снотворное…

К вечеру заморосил мелкий дождь, и ещё больше похолодало. Гости замка Регентропф совсем заскучали. Невесело было и Зигмине фон Фатнхайн. Девушка чувствовала себя заброшенной и никому не нужной. Берхард от неё отказался, Густав был любезен, но холоден. Патриция пыталась приободрить её улыбками, однако чувствовалось в них какое-то снисхождение. И вообще, Зигмине казалось, что в этом замке все её жалеют.

– Я хочу уехать домой, – говорила она отцу. – Мне уже не нужны ни Берхард, ни Густав… Ни сам Регенплатц.

– Я тоже уехал бы с удовольствием, – отвечал маркграф. – Мне не понравился этот спектакль с переменой женихов. Однако ты сама согласилась участвовать в нём. Я же спрашивал твоё мнение. И если бы ты сказала…

– Мне не хочется быть отвергнутой невестой. Глупо упускать шанс стать ландграфиней фон Регентропф, жить и править в Регенплатце. И Густав мне более приятен, чем Берхард.

– Тогда почему ты плачешь?

– Я боюсь, что никому здесь не нужна, что мне никто не рад, – призналась Зигмина. – Я пропаду в этом замке, стану ландграфиней, но умру от одиночества. Вот я и думаю, может, лучше остаться старой девой в родных стенах, чем похоронить себя заживо в золотой клетке?

– Не говори глупости, Зигмина, – проворчал Олдрик Фатнхайн. – Ты начинаешь жаловаться, как твоя мать, и ожидать конца Света из-за пустяка. Это тебя недостойно. Просто сейчас тяжёлый период в семействе ландграфа. Сейчас здесь все чувствуют себя ненужными. Генрих и Берхард больны, Патриция в переживаниях. Густав тоже нервничает.

– Может, тогда и свадьбы не будет? – предположила Зигмина, и в её голосе невольно прозвенела нотка надежды.

– Церемония отложена всего лишь на день. Свадьба обязательно состоится.

– Но, говорят, Берхард очень серьёзно болен, и вряд ли…

– Но Густав же здоров! – прервал дочь маркграф, её стенания уже начинали его раздражать. – Значит, состоится одна свадьба вместо двух. Решение есть у любой проблемы. Успокойся, Зигмина, всё скоро образуется. Ты войдёшь в этот дом хозяйкой, заведёшь здесь свои правила и заживёшь в довольстве и в радости рядом с молодым и, главное, здоровым мужем.

Зигмина больше не стала перечить. Наверное, отец действительно прав. Нужно успокоиться и настроить себя на самое лучшее. Нужно. Да что-то не получалось. Тоска и нехорошие предчувствия упрямо не желали покидать её душу.

Душу Патриции тоже разрывали ожидания самого худшего. Тяжёлый выдался день, напряжённый. Патриции приходилось улыбаться гостям и смеяться с ними, тогда как хотелось плакать. Приходилось находиться среди шумной толпы, тогда как хотелось уединиться где-нибудь в тишине. Приходилось играть роль радушной хозяйки и готовиться к празднику, тогда как на пороге её дома стояли беда и смерть. И никто не знал, каких усилий стоило находящейся в тревоге и печали женщине быть милой со всеми и вести праздную беседу о пустяках.