Ливень в графстве Регенплатц

– Вы снова звали меня, отец? – звонко, даже весело спросил юноша.

Язык его слегка заплетался, и движения были немного развязны.

– Я смотрю, ты пьёшь и веселишься, когда твой брат лежит при смерти, – хмуро заметил Генрих.

– Думаю, отец, для вас не будет открытием, что к Берхарду я равнодушен, и его самочувствие меня совершенно не интересует, – с усмешкой ответил Густав.

– Тебе даже не интересно, жив ещё Берхард или уже нет?

– А что, он умер?

Цинизм сына раздражал Генриха и нервировал.

– Стража! – позвал он.

– Что ты хочешь сделать? – встрепенулась Патриция, почувствовав неладное.

В покои господина вошли четверо вооружённых солдат и остановились, ожидая приказаний.

– Густав, я обвиняю тебя в покушении на брата твоего, – встав, высказал Генрих.

Увидев солдат, Густав заволновался, весёлое похмелье в голове растаяло, уступив место тревоге.

– Ещё надо доказать, что это я посягал на его жизнь! – воскликнул он.

– Твоя мать мне всё рассказала.

– Матушка? – Густав в изумлении уставился на Патрицию, но после взгляд его наполнился презрением, и юноша процедил. – Ну что ж, спасибо.

– Посидишь в темнице, пока Берхард не поправится. Увести! – приказал Генрих.

Всё с тем же презрением Густав смерил взглядом отца.

– Вы зря так поступаете, – прошипел он.

– Может быть. Уведите!

Двое стражников взяли юношу под руки и вывели из комнаты.

– А вы двое проводите госпожу до её покоев, – распорядился Генрих, обратившись к оставшимся солдатам. – И проследите, чтобы она не выходила оттуда до тех пор, пока я ей этого не позволю.

– Ты с ума сошёл, Генрих! – запротестовала Патриция.

Но Генрих не желал ничего обсуждать. Его сердце вновь полосонула острая боль, и, подавив стон, мужчина лишь махнул рукой и отвернулся. Патрицию увели. Но спустя всего минуту дверь вновь открылась, и в комнату вошёл граф Кроненберг.

– Мне передали, что вы хотели меня видеть, ландграф, – закрыв за собой дверь, отвесил он короткий поклон.

– Да, у меня к тебе поручение, друг мой.

Генрих чувствовал себя всё хуже. Дыхание его отяжелело, и сердце щемило, будто зажали его в железные тиски с острыми шипами.

– Я сейчас видел госпожу ландграфиню с двумя стражниками, – заметил Клос Кроненберг. – Что произошло?

– Я потом тебе всё объясню. А сейчас послушай меня. Я напишу письмо королю, а ты его ему доставишь. Да как можно скорее. Где все гости?

– Большинство ещё в зале, ужин продолжается. Но некоторые уже разбрелись по комнатам… Или ещё где-нибудь время проводят.

– Пока я буду составлять письмо, прошу тебя собрать всех в рыцарском зале. У меня к ним важное сообщение. И позови, пожалуйста, ко мне моего брата Норберта.

– Всё исполню, ландграф.

Клос вновь поклонился и отправился выполнять поручения. Однако перед уходом обернулся и озабоченно поинтересовался.

– Как вы себя чувствуете, ландграф. Может, пригласить лекаря?

– Не нужно, – отмахнулся Генрих. – Я в порядке.

Прежде всего, Клос отыскал Норберта Регентропфа.

– Просит к себе? – удивился Норберт. – Но я был у брата буквально перед ужином. Случилось что-то серьёзное за это короткое время?

– Я не знаю, граф, – честно признался Клос. – Мне не было дано никаких пояснений.

– Хорошо. Я конечно же, зайду к нему. В каком Генрих состоянии?

– Он уже встал с постели… Однако мне показалось, что самочувствие его с утра мало улучшилось. К тому же к сердечным болям добавились ещё какие-то заботы. Ландграф не пожелал приглашать лекаря, и всё же позовите его с собой. Вы сможете найти Питера Гойербарга в покоях Берхарда.

Так Норберт Регентропф и поступил. Вместе с лекарем он вошёл в покои брата. Вошёл и замер, устремив испуганный взгляд в сторону окна. Генрих сидел за столом, положив голову на чистый лист пергамента лицом к окну; правая рука его безвольно свешена, а под ней на полу валялось белое гусиное перо.

– Кажется, ему плохо, – заволновался Норберт.

Лекарь поспешил к больному, приложил пальцы к сонной артерии на шее, заглянул в лицо. А после медленно выпрямился.

– Сегодняшний день оказался слишком тяжёл для ландграфа, – упавшим голосом проговорил Гойербарг. – Его сердце не выдержало.

– Мой брат… – трагично ахнул Норберт. – Генрих умер?

– К прискорбию, да.

Норберт Регентропф подошёл к своему старшему брату и, приподняв его голову, повернул лицом к себе. Глаза Генриха были закрыты, черты спокойны, лишь меж бровями так и осталась складка боли.

– Давайте положим его на кровать, – попросил Норберт лекаря.

Мужчины аккуратно перенесли тело ландграфа на кровать и накрыли простынёй.

– Бедный мой брат, – проговорил Норберт, остановившись у кровати и глядя на бледное лицо умершего. – Я его очень любил. Знаете, гер Питер, он для меня всегда был схож с крепостной стеной. Такой же крепкий, надёжный… нерушимый. И вдруг эта стена пала. Нет. Я никак не могу принять его смерть. Столь неожиданный уход. Всего лишь пару часов назад я видел его живым, говорил с ним…