Ливень в графстве Регенплатц

– Не может быть, – ахнул Клос. – Я же… вот только говорил с ним…

– Однако это правда, – вздохнул Питер. – Граф Регентропф отправился оповестить ландграфиню, а я вот остался, дабы не оставлять ландграфа одного…

Клос Кроненберг приблизился к кровати и взглянул в окаменевшее бледное лицо покойного. Несмотря на различие в социальном статусе, они с Генрихом были друзьями, большими друзьями. Верными, открытыми, помощниками, защитниками. Утратить такого друга нелегко. Это всё равно, что утратить свою правую руку.

На сердце у Клоса стало столь тяжело, будто он потерял родного брата. Мужчина прогнал навернувшуюся слезу и отвернулся. Его взгляд упал на стоявший у окна стол, на лежавший на нём свиток пергамента, на открытую чернильницу, на перо с испачканным заточенным стержнем. Генрих хотел составить письмо для короля, сказать о чём-то важном. Но успел ли? Клос подошёл к столу и развернул пергамент. В нём было всего несколько неровных строк с точками мелких клякс. Будто у пишущего человека рука не просто дрожала, а вздрагивала. Клос тихо прочёл: «Ваше величество, взываю к вашему правосудию! В моей семье произошла трагедия, отравлен мой старший сын Берхард. Он ещё жив, но жизнь его весит на волоске. Я знаю убийцу. Как ни тяжело признав…»

Письмо обрывалось, едва начавшись. Однако Клос всё понял. Он вспомнил Патрицию, уходившую в сопровождении стражи – значит, вина за отравление Берхарда лежала на ней. На ней и на Густаве. Генрих догадался об этом, возможно, даже имел доказательства, и решил, несмотря ни на что, свершить суд над супругой. Именно для этого он и писал королю Фридриху, дабы просить его быть судьёй в столь тяжком преступлении. Для того он и собрал всех гостей в рыцарской зале, дабы предупредить, что праздники окончены, и свадеб не будет. Какие уж тут свадьбы, если Берхард при смерти, а Густав…

А где же Густав? Обвинён ли он в покушении на брата? Взят ли так же под стражу? Даже если и взят, суд над ним уже не состоится. Ни над ним, ни над Патрицией. Обвинитель умер, унеся с собой и доказательства, свидетелей нет. А на одних домыслах и подозрениях суда не сотворишь.

Тяжело вздохнув, Клос скомкал пергамент и сунул за пояс. В этом доме уже столько трагедий и ненависти, что не стоило их ещё увеличивать.

Берхард вздрогнул и проснулся. Ему приснилось что-то ужасное, но что именно, он уже не помнил. Вернувшись в тишину реальности, разум немедленно выкинул из памяти страшное сновидение. Юноша открыл глаза. В его покоях стоял полумрак позднего вечера, разбавленный тусклым светом четырёх свечей. За окном раздавался шум дождя.

У кровати в кресле с опущенной головой сидел Кларк Кроненберг и, казалось, тоже дремал.

– Кларк. Кларк… – негромко позвал друга Берхард.

Кларк поднял голову:

– Ты проснулся, Берхард? Не замёрз?

– Нет. Мне скорее жарко, чем холодно.

– На улице ещё больше похолодало. Уж даже не верится, что вчера стояла жара. – Кларк покинул кресло и приблизился к другу. – Как ты себя чувствуешь?

– Всё тело ноет. Будто меня избили, – всё так же тихо пожаловался Берхард. – Я долго спал?

– Нет. Да и сон твой был беспокоен. Больше походил на бредовое состояние.

– Прошу, подай мне немного воды.

– Да, конечно.

Кларк прошёл к столу и наполнил кубок водой из кувшина.

– А где Хельга? – спросил Берхард.

– В кухне. Готовит тебе бульон и отвар. – Кларк вернулся к другу и, придерживая ему голову, помог утолить жажду. – Ты сегодня почти ничего не ел. Голоден, наверное?

Напившись, Берхард устало уронил голову обратно на подушку.

– Я не чувствую голода, – ответил юноша. – Только слабость. Мне кажется, я умру…

– Не говори так, – немедленно запретил Кларк. – Хельга уверена, что смерть отступила. И лекарь Гойербарг доволен твоим состоянием. Они не скрывают, что выздоровление будет долгим. Но оно будет…

– Где лекарь?

– У твоего отца.

– Как его здоровье?

Кларк уже знал от отца о кончине ландграфа, но также вместе с этим известием он получил приказание не сообщать о трагедии Берхарду. Впрочем, и без приказа Кларк ничего не сказал бы, прекрасно понимая, что эмоции горя лишь ухудшат и ещё больше ослабят состояние больного.

– Пока всё так же, – неопределённо ответил Кларк. – Не лучше, не хуже. За тебя переживает.

Берхард замолчал. Закрыл глаза и немного передохнул.

– Матушка не заходила? – после вновь спросил он.

– Нет. Ни она, ни Густав.

– Они, верно, ждут вести о моей кончине.

– Уверен, ты не доставишь им такого удовольствия.

– Не знаю, – с сомнением выдохнул Берхард.

– Ты должен верить в лучшее… – настаивал Кларк.

– Мне плохо, Кларк. Тело будто тлеющими углями наполнено… а голова иглами… Мысли путаются… Дышать трудно…

– Это временно… Это всё пройдёт…

– Я устаю… устаю жить… Тяжело мне.

– Потерпи. Потерпи, мой друг, – уговаривал Кларк. – Болезнь отступит обязательно. Так же, как и смерть отступила.

Берхард снова закрыл глаза. Он действительно чувствовал сильную усталость.

– А Гретта где? – спросил Берхард.

– В своей комнате.

– Позови её… пожалуйста.

– Хорошо, – согласился Кларк. – Я не могу оставить тебя одного, но я пошлю за ней слугу.