Ливень в графстве Регенплатц

Берхарду и Густаву ничего не оставалось, как повиноваться. В жизни братьев ещё не было войн, их глаза не видели картин кровавых сражений, и хотя они понимали всю серьёзность и опасность событий, страх перед ними ещё не ощущали. В их желании идти в бой было больше мальчишеской бравады, нежели истинного героизма.

В шатёр вошёл граф Кроненберг. Ему уже сообщили о прибытии сына, и миг удивления давно прошёл, осталось лишь волнение: для чего Кларк вернулся в столь тревожный час? Ведь ему было наказано оставаться при дворе.

– Зачем вы приехали, Кларк? – строго спросил Клос Кроненберг.

– Наши земли в опасности, – поднявшись с места, ответил отцу юноша.

Граф нахмурил брови – ситуация вновь повторилась, как и почти шесть лет назад. Тогда Клос не взял в военный поход сына, которому едва минуло десять лет, но Кларк сбежал из дома и накануне битвы вот так же внезапно объявился в шатре отца.

– Вот даже и не знаю, Клос, бранить их за это непослушание или хвалить? – вздохнул Генрих.

– Ни того, ни другого не нужно, – отозвался Клос. – Раз уж приехали, так пусть будут здесь.

– Берхард и Густав остаются в лагере.

– Да, здесь лишние дозорные не помешают, – согласился Клос.

– А я, отец?.. – встревожился Кларк.

– Ты птица стреляная уже, – ответил граф. – Ты пойдёшь в бой, рядом со мной.

Кларк облегчённо выдохнул, Густав от зависти закусил губу. Он был уверен в себе, в своём мастерстве, он рвался в бой, он знал, что смог бы достойно сражаться, но отец осторожничает, всё думает, что его сыновья маленькие. Как несправедливо!

А в это время слуги Густава и Берхарда добрались до замка Регентропф. Прибыв, они, прежде всего, предстали перед ландграфиней и передали ей сообщение от своих господ. Узнав, что её любимый сын направился на поле битвы, Патриция встревожилась, даже испугалась. Война – это же страшно, а Густав ещё так молод и неопытен. Да и болен он. Не выдержит напряжения боя, вида растерзанных тел, отступит перед натиском врага. Неужели Генрих допустит участие в сражении столь слабого мальчика? Может и допустить. Генрих скорее оставит в стороне от опасности своего любимчика Берхарда, наследника престола, чем несчастного, ущемлённого и Богом и отцом Густава.

Обо всём этом Патриция рассуждала вслух, взволнованно бродя по комнате. Магда Бренденбруг находилась здесь же, сидела на стуле и тревожно наблюдала за дочерью. В стороне тихо стояла служанка Ханна, которая, впрочем, уже окончательно приобрела статус близкой подруги ландграфини.

– Бедный Густав. Бедный Густав! – причитала Патриция с блестящими от слёз глазами. – Я не видела его долгих четыре года, не видела, как он становится мужчиной. И неужели мне будет отказано снова взглянуть на родного сына?!… Прижать к груди моего мальчика?!…

– Не надо так переживать, Патриция, – успокаивала Магда свою дочь. – Ты же слышала, что сказали слуги: Генрих не желал присутствия сыновей на войне, мальчики сами приехали в Кроненберг. И я думаю, Генрих не пошлёт в бой ни Берхарда, ни Густава.

– Пошлёт, – уверяла Патриция. – Густава пошлёт. Вот увидите.

– Значит, в бой пойдёт и Берхард. Ему, как будущему правителю Регенплатца не пристало трусливо отсиживаться в лагере.

– «Будущему правителю», – прошипела Патриция и брезгливо передёрнула плечами.

– А в жестоком жарком бою, – продолжала Магда, – Берхард окажется в роли мишени для смерти, и возможно, смерть не промажет.

Патриция резко остановилась и внимательно взглянула на мать. Какая интересная мысль её посетила. А ведь и правда, Берхард на войне вполне может погибнуть, и тогда конец мучениям, конец несправедливости.

– О, Боже, хоть бы так и случилось! – воскликнула женщина. – Клянусь, я бы щедро наградила убийцу волчонка! Я отдала бы ему все свои драгоценности, коих у меня множество.

– Ни к чему такие клятвы, Патриция. Убийцей всё равно окажется воином вражеского стана, и кто он, тебе никогда не узнать. Да и Берхард может ещё в тиши лагеря остаться…

– На лагерь тоже враг нападает, – вдруг произнесла до селе молчавшая Ханна.

– До него врагу ещё нужно добраться.

– Возможно, кому-то это удастся.

Патриция насторожилась – голос Ханны был слишком уверенным для подобного разговора, основанного на сплошных надеждах и пожеланиях.

– Ты что-то знаешь? – поинтересовалась ландграфиня.

– Нет. Просто мысли вслух.

Губы Ханны расплылись в улыбке, а в глазах сверкнул хитрый огонёк. В её головке зародилась какая-то идея. Заинтригованная Патриция, торопливо приблизилась к девушке:

– Ну-ка, выкладывай, что ты задумала?

– Нет, госпожа. Помните, вам ничего плохого против Берхарда замышлять нельзя, а вот мне можно. Предоставьте мне действовать самой, и уверяю вас, я избавлю вас и ваш дом от волчонка.

– Хорошо, – согласилась Патриция, не имея и тени сомнений в верности служанки. – Действуй, как посчитаешь нужным. И если всё получится, твоё усердие будет оценено мною по достоинству.

– Тогда не буду терять время, необходимо всё сделать быстро, – ответила Ханна и, поклонившись госпоже, покинула комнату.