Ливень в графстве Регенплатц

– Зря ты так на него, – упрекнул Генрих. – Берхард не стоял в стороне, а тоже вступил в бой. А после ещё и сразился с тем всадником, что поразил Гернота, и убил его.

– Он себя спасал.

– И Густава тоже.

– Густав и сам бы за себя постоял.

– Но не в тот момент.

– Его рана не настолько сильна, чтоб он не смог взмахнуть мечом.

– Ему мешало это сделать не рана.

– А что же?

– Приступ.

Патриция вспыхнула от гнева.

– Только не говори, что Густав слишком слаб. Что он зависим от братца.

– Поговорим об этом дома, – бросил Генрих.

Ему надоело спорить с женой, он слишком устал. Отвернувшись от её последовавших на эту фразу упрёков, Генрих продолжил путь домой.

Ужин прошёл быстро. Все утомились, да и час был уже поздний. Перед сном Генрих проведал младшего сына. Лекарь Гойербарг обработал и крепко перевязал его ногу. Сказал, что рана несерьёзная и скоро заживёт. Сейчас после тяжёлого дня Густав наслаждался крепким сном.

Затем Генрих заглянул и к старшему сыну. Берхард тоже спал. Он так устал, что даже отказался от ужина. «Хорошо, что мальчики дома, – подумал Генрих. – Конечно, я не так представлял себе мою встречу с ними после долгой разлуки, не при таких обстоятельствах. Но то, что они прошли боевое крещение, тоже неплохо. Эта битва показала, на что способен каждый из них».

Генрих прошёл в свои покои, где его ожидала супруга. Патриция, как и все, была утомлена событиями и переживаниями прошедшего дня. Она лежала на кровати и слабо боролась со сном, поминутно заставляя подниматься отяжелевшие веки.

– Как себя чувствует Ханна? – спросил Генрих.

– Она плачет в своей комнате, – вяло ответила Патриция. – Отказалась от еды и никого не хочет видеть.

– Горе её понятно.

– Горе её огромно. Ханна носит под сердцем ребёнка Гернота.

Генрих удивлённо приподнял бровь, он об этом не знал.

– Мы поможем девушке, – сказал он. – Её ребёнок нам чужим не будет.

Генрих не спеша обошёл комнату, задул свечи, оставив лишь одну, затем стал раздеваться.

– Ты больше не пошлёшь Густава в Регенсбург? – задала вопрос Патриция.

– Нет, – ответил Генрих. – Мальчикам там уже нечего делать. Они всему обучились, окрепли. Их ждут более важные дела дома.

– Какие? – насторожилась Патриция, предчувствуя услышать что-то важное.

– Давай отложим разговор на завтра, – сквозь зевоту предложил Генрих, ложась в кровать.

– Ну всё же? – не унималась Патриция.

Генрих тяжело вздохнул. Если в его жене взыграло любопытство, то усмирить его становилось почти невозможно. И Генрих сдался без боя.

– Как только Густав поправится, – проговорил он, – мы с ним поедем в Стайнберг. Давно пора заняться этим поместьем. Я поставлю сына его хозяином.

От такой новости сон немедленно слетел с Патриции.

– А Берхард?

– Он останется здесь вместо меня. Временно, конечно. Ему тоже пора учиться управлять.

Это было уже совсем возмутительно.

– А я-то надеялась, что однажды здравый рассудок всё же посетит тебя, – проворчала Патриция.

Генрих даже прорычал от раздражения. В последние годы супруга не заводила подобных разговоров, и он уже надеялся, что, смирившись, она их больше не возобновит. Нет, возобновила. Да ещё столь не вовремя.

– Прошу тебя, Патриция! Я очень хочу спать.

– А я не могу спать, когда свершается такая несправедливость! – возразила Патриция и села на кровати. Сон улетел окончательно. – Своего законного сына ты отсылаешь в глушь, а правителем Регенплатца ставишь бастарда.

– Я поступаю так, как считаю нужным.

Генрих демонстративно отвернулся от жены и закутался в одеяло, показывая тем самым, что не намерен больше продолжать этот разговор. Но Патриция не обратила внимания на подобные намёки.

– Ты потакаешь своим капризам, – возмущалась она. – И совершенно не думаешь об интересах графства.

Этот несправедливый упрёк Генрих уже не мог стерпеть. Он резко откинул одеяло и сел на кровати. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Меж бровей пролегла сердитая складка.

– Лишь об интересах графства как раз и думы мои! – громко возразил ландграф. – Поверь, я люблю Густава не меньше Берхарда. Не меньше! Но он не сможет стать хорошим правителем Регенплатца!

– Это ещё почему?

– Он слишком импульсивен, поступает необдуманно, эгоистичен. И он болен.

– Его болезнь не так страшна…

– Нет, страшна! Густаву достаточно перенервничать, как болезнь подкашивает его, лишает разума и чувств, – доказывал Генрих. – Вот сегодня, едва Густав вступил в битву, как приступ свалил его с коня, и если бы не Берхард и Гернот, мальчик бы погиб, его пронзил бы вражеский меч или затоптали бы кони.

Патриция на это лишь возмущённо передёрнула плечами. Генрих же продолжал:

– А теперь представь, что он не просто участвует в битве, а ведёт за собой войско. Как поступать воинам, если их предводитель вдруг падает с коня и корчится в судорогах? Какое поражение ждёт такое войско, какой позор!

Патриция немедленно вспыхнула, даже вскочила с кровати:

– Ах! Так вот в чём дело! Ты стыдишься своего сына! Своего родного сына!

– Ты всё не правильно поняла…

– Сам-то ты не болен? Боли в сердце сильнее с каждым годом!..