Лиза из Ламбета. Карусель

Вир-стрит, что в Ламбете, — улица недлинная, прямая, начинается как раз там, где заканчивается Вестминстер-Бридж-роуд. По одной ее стороне стоит сорок домов, и столько же — по другой; все восемьдесят домов куда больше походят друг на друга, чем две капли воды; а чего от них и ждать? Дома эти трехэтажные, недавней застройки, серого кирпича, с шиферными крышами и безо всяких там архитектурных излишеств вроде эркера, или выступающего карниза, или подоконника. Иными словами, на всем протяжении Вир-стрит прямая линия не нарушается ни единой деталью.

В ту субботу на Вир-стрит царило оживление. Поскольку транспорт туда не ходит, зацементированная площадка между тротуарами всегда в распоряжении детей. Мальчики с азартом играли в крикет; по счастью, пространство позволяло вести несколько партий одновременно. Куртки служили калитками, старый теннисный мячик или комок тряпок — снарядом, старая палка от метлы — битой. Разница между шириной калитки и малыми размерами биты обескураживала игрока, который, отбив мяч, бежал к противоположной калитке. Тогда вспыхивали жестокие ссоры — игрок бьющей команды ни за что не хотел выходить из игры, а игрок подающей команды на этом настаивал. Девочки проявляли больше терпимости. Они прыгали через веревочку и выражали недовольство, да и то довольно мягко, лишь в тех случаях, если веревочку неправильно крутили или прыгунья подскакивала недостаточно высоко. Хуже всего приходилось детям от двух до пяти лет, ведь дождя не было уже несколько недель, улица сухостью и чистотой напоминала крытый корт; за неимением грязи для валяния детишки понуро сидели на тротуаре с поэтической грустью в глазах. Количество малышей до двух лет поистине впечатляло: они ковыляли и ползали повсюду — по тротуарам, под дверьми, вокруг материнских колен. Взрослые группировались у дверей; обычно по две женщины сидели на корточках на пороге, еще две-три — рядом на стульях. Все без исключения нянчили своих малюток; почти все являли признаки того, что скоро теперешний объект материнской заботы будет вытеснен объектом новым. Мужчин было меньше, чем женщин; они с папиросками и трубками в зубах подпирали стены либо сидели на подоконниках нижних этажей. На Вир-стрит был мертвый сезон, совсем как в Белгравии; поистине, если б не младенцы, только что народившиеся и ожидаемые со дня на день, да не «убивство» в соседней ночлежке, и говорить было бы не о чем. Приглушенными голосами женщины обсуждали повитух — которая грубая, которая аккуратная, — и подробности своих многочисленных родов.

— Что, Полли, скоро уже, да? — спросила одна добрая соседка другую добрую соседку.

— Не, вроде еще два месяца, — отвечала Полли.

— А с виду кажется, что гораздо меньше, — вступила в разговор третья соседка.

— Дай Бог, чтоб в этот раз легче прошло, — с чувством произнесла очень полная пожилая женщина, весьма уважаемая на Вир-стрит.

— Она, как меньшого родила, зареклась от детишек. — Реплика принадлежала мужу Полли.

— Все так говорят, — парировала полная женщина, повитуха опытная и важная. — Да только они ничего подобного и в мыслях не имеют, благослови их Господь.

— У меня трое, и больше я рожать не стану. Вот провалиться мне на этом самом месте. Так оно тяжело, сил нет.

— Твоя правда, подружка, — сказала Полли. — А ты, Гарри, заруби себе на носу: заделаешь еще одного — я с тобой разведусь. Так и знай.

И тут на Вир-стрит завернул шарманщик.

— Гляньте-ка, кто к нам идет! Вот это дело! — разом воскликнуло с полдюжины человек.

Шарманщик был итальянец, с копной черных волос и свирепого вида усами. Он остановился на привычном месте, выпростал плечо из кожаных ремней, сдвинул набок мягкую широкополую шляпу и принялся вертеть ручку шарманки. Мелодия была зажигательная, и вскоре шарманщика окружили жители Вир-стрит, среди коих преобладали парни и девушки, ибо замужние женщины в этих краях вечно в положении, и не в том, что годится для танцев; значит, незачем им брать шарманщика в кружок. Впрочем, для того, чтоб танцы начались, все еще чего-то не хватало. Наконец одна девушка решилась.

— Пошли, Флорри. Мы с тобой не робкого десятка; начнем, а там и другие подхватят.

Одна из девушек взяла другую за талию, словно кавалер свою даму, еще три-четыре девичьи пары немедленно последовали их примеру, и вальс начался. Девушки держались очень прямо, с важностью и впечатляющим достоинством, кружились медленно, тщательно считали шажки — словом, вели себя будто на королевском балу. Вскоре и у парней пятки зачесались, и вот двое тех, что побойчее, заняли позицию самую что ни на есть приличную, и стали вальсировать с основательностью профессионалов.

Вдруг кто-то крикнул:

— Гляньте: Лиза идет!

— Лиза идет! Посмотрите на Лизу! — тотчас подхватило несколько голосов.

Танцующие остановились, шарманщик, который как раз доиграл вальс, медлил завести новую мелодию и тянул шею, стараясь увидеть причину переполоха.

— Вот это да! Ничего себе! Ну и дает же наша Лиза!