Лодка в протоке

Может быть, если бы тётя Капа стала утешать, жалеть, Надейка ещё долго плакала бы, но тут она представила, как тётя Капа, всегда выдержанная, вежливая тётя Капа, директор школы, вдруг швыряет яичками в ошалелую Мирошничиху, и безудержно расхохоталась.

— Ой, тётя Капа, не надо, она тогда на тебя в сельсовет жаловаться пойдёт! Она уж на Стрижко-вых жаловалась за то, что их петух к ней в огород перелетел и грядку с луком разгрёб.

— Ну вот видишь, какая она, а сама из-за неё плачешь. Разве она может понять, как я тебя люблю!

Надейка уснула почти сразу, а к Капитолине Ивановне сон не шёл. У неё разболелась голова, и она решила выйти на воздух. Звёзд сияло множество, сопки чёрными зубцами врезались в небо. Напротив, у Шурыгиных, окна ещё светились, и молодые листья берёзы, отражая этот свет, блестели как лакированные.

С реки тянуло влажной прохладой, доносились музыка, песни, смех. Каждый раз, когда приходил катер, команда устраивала танцы на берегу.

Несколько девочек-десятиклассниц, принарядившиеся, в белых туфельках, тоже спешили к реке. Поравнявшись с директором у калитки, смутились, поздоровались.

— Спать пора, девочки,— сказала Капитолина Ивановна.— Утром раньше вставать, к экзаменам готовиться.

— Мы только на полчасика, Капитолина Ивановна! Честное слово!

— Ладно уж, только недолго, смотрите.

Девочки быстро пошли, потом побежали.

«Давно ли, кажется, в первый класс записывала,— думала Капитолина Ивановна, глядя им вслед.— Так и Надейка — не увидишь, как вырастет».

Через несколько дней третьеклассников принимали в пионеры. Это было девятнадцатого мая, в день рождения пионерской организации.

В десять часов утра над Кедровом прозвучал сигнал пионерского горна. Он отдался в сопках, и люди, где бы они ни были — в лесу, на реке, на огородах,— услышав этот сигнал, распрямились, взглянули на ближние сопки, на которых заросли цветущего багульника казались огромными розоватыми кострами. Взглянули на почки, распускающиеся на деревьях, па синее небо, на реку — она горела ослепительным блеском,— и на зелёные луга за рекой.

Люди, работавшие на стройке школы, вдохнули смолистый запах кедровых досок, и ещё быстрей заходили их рубанки и молотки.

Тётя Капа ушла раньше, проверив, всё ли у Бадейки готово: галстук, белая блузка, чёрная плиссированная юбка.

Сразу же после её ухода в дом ворвалась растрёпанная Нюся.

— Ой, Надейка!—хныкала она.— Я заплетаю, а они расплетаются!

— Ну давай скорей!

Надейка посадила Нюсю и стала заплетать ей косы. Нюся вертелась и охала:

— А вдруг я приду и мне скажут: ступай домой. У меня же в первой четверти двойки были.

— Не скажут,— успокаивала Надейка.— Да не вертись ты!

Выскочив на улицу, девочки увидели впереди Ваню, Женю и Ромку и бросились их догонять.

Ромка похвастался компасом, который подарил ему сегодня отец. Компас был не простой: он прошёл с Николаем Васильевичем всю войну и вывел его прямо на Берлин.

Третий класс построился на стадионе, где обычно проходили сельские митинги.

Произнесли торжественное обещание, повязали галстуки. А потом старшая вожатая сказала:

— Слово предоставляется секретарю партийной организации промхоза Николаю Васильевичу Шурыгину!

Все ребята захлопали и оглянулись на Ромку. Он улыбнулся, немного покраснел, но тут же сжал губы и стал смотреть на Николая Васильевича, будто он был ему совсем посторонний человек.

А Ромкин папа вдруг махнул рукой и сказал:

— Идите за мной!

— Что он делает? — ужаснулась вожатая.— Капитолина Ивановна, он пам программу портит! Сейчас должны выступить комсомольцы, потом пионеры с ответным словом, потом октябрята. И ещё из детсада... Верните их, пожалуйста!

Капитолина Ивановна рассмеялась и велела вожатой догнать ребят, которые вслед за Николаем Васильевичем направлялись к Лысой сопке.

На сопке ребята окружили Николая Васильевича, и каждый старался быть около него, чтобы лучше услышать, что он скажет.

Ване Трактору удалось протиснуться ближе всех, он прямо в рот заглядывал Николаю Васильевичу.

Шурыгин постоял немного молча, глядя на открывавшуюся с высоты панораму.

Ребята невольно проследили за его взглядом. То, что они увидели, было им хорошо знакомо: сопки, сопки, сопки.

Вблизи они были весёлые, светлые, в цвету багульника, потом начинались строгие, тёмно-зелёные, там рос кедр, а ещё дальше становились синими — и так до самого горизонта.

Между сопками извивался сверкающий Тур; от

\

него, как щупальца, отходили протоки, там и сям были разбросаны озёра.

Отчётливо, ясно было видно всё даже вдали: вот гряда сопок километров за восемьдесят; над ней года три назад пронёсся чудовищный тайфун. Эти сопки и сейчас, весной, не зелёные, не синие, а серые: там вздымает сучья к небу сухой лес, валяются, как спички, огромные деревья, и, говорят, ни один охот-пик не рискует заходить в бурелом, что царит там.

Вот на эти-то сопки и смотрел сейчас отец Ромки.

— Видите? — сказал он наконец.

— А чего мы не видели? — отозвался Ваня Трактор.— Всё видели.

Ромкин отец укоризненно покачал головой.

— Это ведь твоя работа.