Лодка в протоке

— Игорище у нас настойчивый,— рассказывает папа.— Пока своего не добьётся, не отступится. И вообще хороший парень. Ты бы с ним подружилась.

Как часто вспоминает папа про Игорька! Интересно, так ли часто вспоминает он о Надейке там, в большом городе? В первый день, когда он приехал, он очень долго и подробно, словно извинялся, объяснял Надейке, почему он до сих пор не взял её к себе. Сначала учился в институте, жил в общежитии, потом его направили на работу на Север. А сейчас в большом городе они втроём — папа, Игорёк и мама Игорька — живут пока в одной комнате. Скоро им обещают квартиру, и тогда, если Надейка захочет...

«А тётя Капа? Как же она?» —так спросила Надейка тогда, в воскресенье.

А он ответил очень серьёзно:

«Я тебя не неволю, Надюша, ты уже большая, умная. Как тебе лучше, так и будет. Капитолине Ивановне я очень за тебя благодарен, очень! Если тебе

хорошо, живи с нею всегда, а я буду посылать деньги, как и раньше».

У тёти Капы, когда она вернулась из леса и увидела папу, было испуганное лицо. Она, наверно, подумала, что папа приехал за Надейкой. А потом, ко-' гда узнала, что вовсе нет, повеселела, быстро собрала на стол и весь вечер смеялась над папиными шутливыми рассказами. Надейка не помнит даже, чтобы тётя Капа так много смеялась.

Папа скоро уезжает, как жалко!..

— Ты приедешь потом ко мне в гости? — спрашивает он.

— Конечно, приеду! — радуется Надейка.

Это же счастье — полететь далеко, через всю страну, и увидеть большой незнакомый город, в котором живёт папа.

БУРАТИН ХОТТАБЫЧ

Тёплый майский ветер проник в открытую форточку, приподнял уголок занавески. Надейке скучно одной в доме, так скучно, что хочется плакать...

Тётя Капа уехала в город с первым катером, пришедшим после того, как Тур очистился ото льда. У неё много дел в городе, всё по строительству новой школы.

Надейка завтракала, обедала и ужинала у Шурыгиных, а ночевать к ней ходила Нюся. Девочки не боялись вдвоём, тем более что во дворе теперь был Гром.

На улице замычали коровы. Стадо возвращалось домой.

— Беляна! Беляна! — кричала Мирошничиха.

Надейка вспомнила, что скоро надо идти за молоком, а банка ещё не вымыта, и отложила письмо. За последнее время она похудела, и тётя Капа наказывала ей, уезжая, не забывать брать у Миропшн-ков парное молоко — пол-литра каждый вечер.

Злющая овчарка теперь никого не пускала во двор. Надейка подождала у калитки, пока Мирош-ничиха нальёт молоко в банку и вынесет.

— Не приехала тётенька? — спросила Мирошни-чиха.— Я лекарство заказывала, может, привезёт. А ты, значит, одна всё? Брошенное дитё,— пожалела она.— Что ж отец-то тебя не забрал? Капитолине Ивановне ты обуза обузой, школа на плечах, теперича стройка эта. Кряхтит, бедная, да везёт... Отцы— они такие...

Надейка сунула ей двадцать копеек — Мирошни-ки деньги за молоко брали сразу — и почти бегом бросилась домой.

— Молоко-то расхлещешь! — крикнула ей вслед Мирошничиха.— И сдачу не взяла. За мною пять копеек.

«Обуза, обуза, обуза...» Какое слово обидное!

Молоко противно отзывало луком: коров гоняли на луга, где рос дикий лук, и они ели его с жадностью после зимней сухомятки. Надейка пить молоко не стала, а поделила его между Тиграсом и Громом. Потом достала из буфета голубичное варенье и стала есть ложкой прямо из банки. Пришёл Ромка, принёс Тиграсу свежего карася, а Грому варева в котелке; Гром был привередливый и не ел сырой рыбы и мяса — Любовь Михайловна специально для него сварила похлёбку с картофельными очистками и рыбьими потрохами.

Г ром вылизал котелок и вильнул хвостом.

— Хоть бы папа скорей собаку брал!—сказал Ромка.— Скучно без собаки.

У Николая Васильевича была хорошая собака лайка, да осенью погибла в схватке с медведем, и Ромкин отец никак теперь не мог подыскать собаку, чтоб по вкусу пришлась.

— Пу, пошли ужинать,— сказал Ромка.—Меня за тобой послали. Чего варенье ешь?

— Не пойду,— сказала Надейка.— Вам я тоже обуза.

— Балда ты, а не обуза! — сказал Ромка.— Выдумает чего-то! Давай пошли, не то за косы потащу.

Пришлось идти.

Поужинав, Надейка вернулась домой. Письмо так и не писалось. Она послонялась из угла в угол, потом открыла ящик, где были сложены куклы: в них Надейка почти уж не играла.

Сверху лежал старенький Буратино — самая любимая Надейкина игрушка. Пусть не думает Игорёк, что только ему читают книжку о Буратино. Тётя Капа тоже читала Надейке эту книжку, а когда Надейке исполнилось пять лет, подарила ей настоящего, ну почти как настоящего, Буратино. Надейка никогда не забудет тот день рождения. Она проснулась—в комнате никого. А на стуле, рядом с кроватью,—новое нарядное платье, красное, с белым галстуком, а на галстуке вышит якорь.

Надейка надела новое платье, стала натягивать чулки, но терпения не хватило, в одном чулке побежала к зеркалу. И тут в дверь постучали.

«Да-да, войдите!» — ответила Надейка так, как обычно отвечала тётя Капа.

Никто не вошёл, а постучались опять. Надейка так в одном чулке и подошла к двери, открыла её.