Но подчеркивание всеобщности понятия находит себе дальнейшее оправдание еще в том, что она требует совершенного отрешения значения слова от единичных наглядных представлений, дабы получить смысл суждения чистым и определенным и на место ненадежного сравнения поставить такое суждение, которое действительно высказывает единство субъекта и предиката. Кто впервые видит пальму и называет ее деревом, тот прежде всего руководится сходством ее общего вида с елями, буками и т. д., которые он знает и которых образы предносятся ему при слове «дерево»; и он не дает себе при этом никакого отчета, в чем
именно заключается сходство. Суждение «Пальма есть дерево» лишь в том случае оправдывается как собственное суждение в строгом смысле, когда под «деревом» не понимается ничего иного, кроме того, что является общим у пальмы вместе с елями, буками и т. д. Лишь в этом случае суждение берется не только в несобственном смысле (пальма похожа на дерево), но и в собственном: то, что я мыслю под «деревом», я нахожу снова полностью в пальме. Для этого необходимо (разумеется, с сознанием) выделить общее во всем том, что я называю деревом. Но главный интерес при этом заключается не в том, чтобы найти для единичного общее, а лишь в том, чтобы надежно фиксировать и резко отграничить то общее, которое уже мыслится неопределенно и смешанным с единичным; в том, чтобы, таким образом, придать суждению его определенный смысл и вместе с тем закончить тот процесс, который устанавливается всегда бессознательно. Ибо уже в силу непроизвольно действующих психологических законов, из разнообразных сходных наглядных представлений возникают, с одной стороны, сложные образы, в которых исчезли различия единичных образов, подвижные схемы, соответствующие нашим словам. Следовательно, тут происходит, конечно, утрата различающегося и удержание общего, только не вполне, так как здесь нет сознательного сравнения и различения отдельных признаков. Именно эти последние и должны уловить сознательное сравнение (§ 7 п. 11). Равным образом справедливо, что вместе с непроизвольным образованием наших представлений наступает то, что только и должно было бы называться абстракцией, – разъединяющая абстракция, благодаря которой нераздельное в наглядном представлении целое разлагается на вещь, свойство и деятельность и образуются те вырванные из этого единства абстрактные представления, которые только и делают возможным сравнивать различное, находить его, с одной стороны, сходным, с другой – различным, ибо только они и доставляют предикат к тем суждениям, в которых выполняется сознательное сравнение и различение. Равным образом справедливо и то, что выполненное при этих предпосылках сравнение объектов, которые отчасти согласуются между собой, может стать более или менее случайным поводом к образованию новых понятий. Если бы в кругу видимых предметов тот же самый цвет и та же самая форма всегда оказывались соединенными, то мы с гораздо большим трудом могли бы прийти к тому, чтобы образовать представление цвета самого по себе и представление формы самой по себе, т. е. отвлечь их от данного целого. Но сознательное сравнение различных красных вещей по их цвету возможно лишь в том случае, если указанная абстракция уже выполнена или, во всяком случае, одновременно с этой абстракцией. Сравнение лошади, собаки, ящерицы может иногда случайно привести к тому, чтобы образовать понятие четвероногого животного, именно если бросается в глаза сходство четырех ног (гораздо вернее, конечно, различение приводит к тому, какое именно отличие четвероногих от людей и птиц, жуков и мух, с одной стороны, змей и улиток – с другой, доходит до сознания) и подобным образом возникает целый ряд обобщений. Но ни эти процессы, выполненные таким образом, не являются преднамеренными и искусственными, ни их продукт не является таким, который уже соответствует логическим потребностям. Ибо тем признакам, которые усматриваются согласующимися при сравнении, все еще свойственны, если они схватываются в этом случайном виде, естественная неопределенность и безграничность, что является следствием экспансивной силы наших представлений и их стремления присоединять к себе сходное и подводить его под то же самое обозначение. И весь процесс оказывается висящим в воздухе, пока не определены вполне и не фиксированы согласно сами признаки, служащие предикатами суждений сравнения. Это один из главных недостатков обычного учения о понятии, что оно поступает, таким образом, словно признаки даны сами собой и словно по отношению к ним вовсе не требуется никаких дальнейших действий. Тогда как чрезвычайная трудность выйти из того естественного состояния, в каком всякий говорит на своем собственном языке, гораздо меньше заключается в процессах самого сравнения, нежели в установлении точных и одинаковых масштабов сравнения, т. е. в фиксировании в виде понятий того, что должно употребляться в качестве признака.