Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе

7. Вопрос прежде всего сводится к тому, можно ли вообще предположить такие простые представления в качестве изолированных элементов, из которых каждый, подобно буквам алфавита, мог бы высказываться и удерживаться сам по себе. Выше мы исходили из фикции, что весь мир наших представлений состоит как бы из 12 тонов и что фиксированием, различением и наименованием их исчерпывается все дело определения понятий. Различного рода созвучиям тогда соответствовали бы, например, сложные представления. Но фикцией являлось здесь также и то, что представление простого тона есть будто бы нечто действительно простое, однородное и неразложимое, в чем ничего уже нельзя было бы далее различать. Когда мы представляем определенный тон как таковой, то мы можем поступать так лишь потому, что мыслим его как один тон, тождественный себе, отличный от некоторых других тонов. Лишь так является он вообще предметом нашего сознания, которое даже немыслимо без множества различающихся объектов. Когда мы, следовательно, мыслим тон А, то тут нераздельно предполагается вместе с тем представление единства и тождества себе самому, а также различия от других и тем самым представление о множестве этих других. А это указывает обратно на те функции, посредством которых мы полагаем нечто как единое, себе тождественное, отличное от других и тем самым мыслим вместе с тем множество в отличие от единства и в его отношении к нему. В то время как, следовательно, мы доводим до сознания то, что мы представляем, когда представляем А, мы находим вместе с тем в представлении А кроме слышимой музыкальной картины также и эти определения, и так, как оно предстоит нашему сознанию, оно оказывается уже благодаря этому комплексным продуктом⁸⁵.

Но если бы мы захотели рассматривать теперь те определения, единство, тождество, различие, с одной стороны, чувственную музыкальную картину – с другой, как искомые последние и изолированные элементы, то тут обнаружилось бы, что единство, тождество, различие, мыслимые чисто сами по себе, совершенно невыполнимы.

Не только тождество не может быть мыслимо без единства и отрицания различия, так что эти определения связаны друг с другом, но они всегда заключают в себе также и мысль о чем-то таком, чего единством, тождеством, различием они мыслятся. Более того, как только мы хотим мыслить эти определения каждое само по себе, то и здесь вновь повторяется то же самое: всякий раз, как мы хотим удержать эти понятия, мы можем сделать это лишь так, что мы должны мыслить их самих вновь под определениями единства, тождества, различия; наш анализ, следовательно, никогда не приходит к чему-либо безусловно простому, поскольку во всяком, даже самом простом, он находит уже известные элементы, которые даны вместе с тем благодаря тому, что оно вообще мыслится и что нечто должно быть высказано о нем в виде суждения. Эти элементы, следовательно, сами являются необходимыми и всегда вновь возвращающимися продуктами различимых функций, благодаря которым мы можем удержать представляемое и воспользоваться им в качестве субъекта или предиката суждения. Вместо искомых изолированных букв мы наталкиваемся, следовательно, на комплекс связанных между собой и взаимно обусловливающихся функций, деятельность которых обнаруживается в этих формальных логических категориях, как мы можем назвать их коротко; их отношение к объектам мышления есть одно то же и определяется оно тем, что они суть те условия, при каких только и может с сознанием удерживаться нечто в представлении⁸⁶.