Что может это, однако, означать: предикат В
противоречит субъекту А? Положение, приписывающее предикат В субъекту А, заключает в себе противоречие? Противоречие не может возникнуть иным путем, кроме того что суждение, приписывающее этот предикат В субъекту А, противоречит (если и не прямо установленному, то все же предположенному) суждению, которое отвергает этот предикат В относительно субъекта А. И раз последнее суждение (А не есть В) принимается как само собой разумеющееся или как известное из какого-либо иного источника, то противоречие уничтожает, конечно, первое суждение и притом согласно положению Аристотеля, что оба они не могут быть в одно и то же время истинными. Почему суждение в примере Канта «необразованный человек есть образованный» является противоречием? Потому, что предикат «образованный» приписывается субъекту, относительно которого суждение, заключающееся implicite в его обозначении посредством служащего субъектом слова «необразованный человек», утверждало, что он не образован. Оно может быть, следовательно, сведено к двум суждениям: «X образованный» и «тот же самый X необразованный». Эти два суждения утверждаются относительно первого суждения, и поэтому оно заключает в себе противоречие, и поэтому оно ложно, т. е. ложно, что тот же самый является образованным и необразованным; и если верно, что он необразован, то ложно, что он образованный.Противоречие может, следовательно, возникнуть лишь постольку, поскольку в субъекте уже implicite высказано суждение. Это случается, конечно, у аналитических суждений, какие имеет в виду Кант
, и у тех суждений, какие обыкновенно и рассматривает только школьная логика. Кантовские аналитические суждения, как мы выше видели, возможны лишь при предположении таких понятий, которые фиксированы единогласно, т. е. при предположении общезначимых суждений относительно значения слов, которые говорят, что «тело» означает то же, что «протяженная вещь»; представление, обозначенное словом «тело», содержит в себе представление «протяженности». Если я говорю: «все тела протяженны», – то это означает, следовательно, следующее: «все, что я называю телом, я должен называть также и протяженным»; в обозначении какого-либо X телом заключается сужение «Х протяженно». Если же я говорю: «тело непротяженно» или даже: «это тело непротяженно», – то я имею противоречие: «это протяженно и это непротяженно»; и так как абсолютно неизменно, что то, что есть тело, является протяженным, то противоположное необходимо ложно.Постольку противостоят друг другу утверждение и отрицание «А
есть В» и «А не есть В». Однако теперь вместо противоречащих суждений выступают противоречиво противоположные предикаты «А есть В» и «А есть non-В», если «А есть В» истинно, то «А есть non-В» ложно.Только при этих предпосылках
может иметь место противоречие между предикатом и субъектом; и только при этой предпосылке, что образование понятия непогрешимо и обозначение слов абсолютно неизменно, и что там, где дело идет о единичном, подведение единичного под понятие точно так же непогрешимо, – лишь в этом случае из противоречия между предикатом и понятием субъекта может быть познана ложность суждения. Но, конечно, пока дело идет только о субъективных образованиях, какие Кант кладет в основу своих аналитических суждений, постольку нельзя оспаривать, что понятие легко может быть образовано, что легко соединить в нем отдельные признаки и сказать, что тело есть протяженная вещь. Теперь суждение «тела протяженны» означает то же, что «протяженное протяженно»; я имею лишь, как устанавливает Гоббс, уравнения между значениями слов, произвольно созданными. Это уже уловка, если я говорю: «все тела протяженны». Ибо тем самым я тайком предполагаю, что мое понятие может применяться к возможным вещам и что в каждом отдельном случае я могу наверное осуществить это применение. Лишь так это «все» имеет смысл. Тут совершенно нет речи о том, чтобы относительно того, что я называю телом, я мог сказать больше, нежели заключается уже в наименовании. Все суждения становятся тождественными, т. е. лишенными смысла и пустыми.