Логовище дракоптицы (сборник, том 2)

— Да, — добавил Стевелмен, и Мартелло тут же вспомнил, что Стевелмен первым перестал брать отпуска, предпочитая вместо этого оставаться на Корабле. — Мы могли бы даже организовать собственное частное паромное сообщение, — продолжал Стевелмен. — Например, для тех, кто не доверяет передатчикам материи.

Мартелло прислонился к стене. На секунду это предложение даже показалось ему вероятным. Но только на секунду.

— Не думаю, что правительство пойдет на это, — сказал он. — Они хотят выжить нас из космоса, и им не понравится, что мы будем летать, куда захотим. Еще ни одному кораблю никогда не позволили этого. Так почему же позволят нам? Нет. Послушайте меня: все вы взрослые люди, мужчины, и должны принять это, как мужчины. Мы приведем Корабль на Землю, разгрузим, а затем передадим его кому нужно. А затем выйдем в мир, которому придется слегка потесниться, чтобы освободить для нас место. Вам еще не поздно забыть Корабль и спокойно жить на планете.

Мартелло внимательно оглядел их. Все были явно недовольны, но все любили и уважали своего капитана и привыкли ему подчиняться.

— А теперь возвращайтесь по рабочим местам. Давайте заставим наш старый ящик прибыть на Землю в рекордные сроки.

Все разошлись. Капитан Мартелло вернулся в свою каюту и запер за собой дверь. Теперь никто не будет беспокоить его.

Прекрасный совет, подумал Мартелло, перебирая длинную шеренгу вахтенных журналов, стоящих на полке, журналов, накопившихся за двадцать лет курсирования по космосу. Все вы взрослые люди. Так я сказал им. Я разговаривал с ними, как отец. Да, как отец.

Капитан Мартелло взял наугад один из вахтенных журналов и полистал его, рассеянно улыбаясь. Двадцать лет я вел свой экипаж за ручку, я нянчил и лелеял их. Но кто поведет за ручку меня? Что я собираюсь делать, когда мы вернемся на Землю? И если на этот вопрос не может ответить капитан, то чего тогда ждать от сопливого юнги?

В зеркале — единственная уступка Мартелло своему врожденному тщеславию — отражалось крепкое, как железо, мускулистое коренастое тело и блестящая лысина. 30 августа 2088 года у меня выпала последняя прядка волос. Выпала прямо сюда, на вахтенный журнал.

Мартелло полистал страницы журнала и нашел эту запись: «Сегодня остатки моих волос пали жертвой космических лучей. Теперь я знаю, что покинул Землю навсегда. Они должны меня понять». Страницей далее была одна из бесчисленных записей о прошедшем полете, заполняющих все журналы Мартелло. «Сегодня сели на Юпитере, разгрузили десять ящиков. Я понятия не имею, что в них. Может, во всех них респираторы. А может, зеленая помада — я слышал, что у земных женщин за последний год возник на нее жуткий спрос. Конечно же, юпитерианки не хотят отстать от этой моды. Экипаж снова проголосовал за то, чтобы отказаться от двухдневного отпуска, так что сегодня вечером загружаемся — и в обратный путь. В среднем, за Земной год мы делаем больше тридцати перелетов, это стоит записать. Возможно, я попрошу за это медаль».

Мартелло поставил журнал обратно на полку и, сев, чуть повернул регулятор, повышая в каюте уровень кислорода. Каюта давно уже казалась ему домом. На Корабле Мартелло был боссом, мудрым, уважаемым, непогрешимым лидером. Даже больше, чем просто боссом, — Богом. А на Земле?

Как давно это было. Возможно, самоубийство (он думал о нем в двадцать лет) было бы лучше, чем бесконечные перелеты между Юпитером и Землей. Но можно привыкнуть и к ним, привыкнуть и даже полюбить их. Только, в конечном итоге, безопасности ради придет конец кораблям и полетам, и вот теперь настало это время... Осталось лишь вернуться на Землю. Вот только там, подумал Мартелло, я уже никогда не буду Богом, а стану просто смешным уродцем.

С экипажем все будет в порядке. Они не такой чувствительный народ, чтобы заранее беспокоиться о том, что и как там будет. Но их положение отличается от моего, думал Мартелло, откинувшись в гамаке и прикрыв глаза. Завтра разомкнется замкнутый цикл полетов, и капитан с экипажем будут выброшены на Землю. Остается лишь одно: смириться и постараться привыкнуть к этой перемене.

Кто-то забарабанил в дверь. Громко и настойчиво.

— Проснитесь, капитан! Мы садимся!