Логово гадюк (ЛП)

— О, Маленькая Птичка, я поймал Птичку, — бормочет он, облизывая мое ухо. — Ну-ну, вот так вот подслушиваешь здесь, озорная Птичка. Знаешь, что за этим последует?

Я качаю головой, мой взгляд прикован к противоположному коридору, не осмеливаясь обернуться на случай, если это каким-то образом спровоцирует его. Меня пронзает настоящий страх. Этот человек не следует правилам. Он убивает ради забавы, мучает ради хохмы. Хочет видеть, как я корчусь, видеть, как я страдаю. Я не знаю, что делать, как вести себя рядом с ним. Ведь добыча всегда распознает хищника, а Дизель?

Дизель — самый настоящий хищник.

Непредсказуемый и поглощающий все на своем пути, как огонь, который он так любит. Даже сейчас я улавливаю сигаретный дым в его дыхании, его рука шершавая, словно покрытая ожогами, когда он сильнее прижимает ее к моим губам, больно вдавливая в зубы.

— Наказание.

Я замираю, когда он смеется, отстраняясь от меня так же внезапно, как и пришел. Я поворачиваюсь, моя рука тянется к сердцу, когда он идет по коридору, щелчок зажигалки такой громкий, когда он открывает и закрывает ее.

Твою же мать.

Мне действительно нужно держаться подальше от этого человека. Что-то подсказывает мне, что он станет моей смертью. Мне нужно бежать, пока он не решил прекратить мучить меня и просто пойти на убийство.

Потому что прямо сейчас? За мной охотятся.

Четыре голодные гадюки подкрадываются ближе, обвиваясь все туже и туже, их темные кольца блестят на свету, когда они готовятся нанести удар.

И я в самом центре.

~

После стычки с Дизелем я решила спрятаться в своей комнате, не желая, чтобы меня снова застали наедине с ним без остальных. Возможно, они не помешают ему причинить мне боль, но я думаю, что они помешают ему убить меня.

По крайней мере, в данный момент.

Поэтому я сделала единственное, что могла, — уснула. На этот раз мне не снились кошмары, ну, по крайней мере, не о моем прошлом. Вместо этого они превратились в татуированные костяшки пальцев, бегущие по моим бедрам, взгляды темных глаз, обращенные на меня, и когда я резко просыпаюсь в утреннем свете, я вся покрыта бисеринками пота. Моя киска пульсирует, а бедра пропитаны моей собственной влагой.

Застонав от того, что мой собственный разум потерял контроль и предал меня во сне, я смотрю вниз на свою киску.

— Ты ведь понимаешь, что они нас украли? То есть, они украли нас и заперли? — рычу я, прежде чем встать и снова отправиться в душ. Тупая гребаная вагина, похоже, ей все равно, что они нас купили.

Или что они, вероятно, планируют убить нас. Она потаскушка и вся такая-растакая, да, но они горячие. Ублюдки. Я имею в виду, да, они горячие. Назвать их привлекательными было бы преуменьшением, все они похожи на статуи греческих богов. Идеально вырезанный пресс, который нельзя получить, ведя сидячий образ жизни целыми днями. Они упорно трудятся, чтобы быть лучшими во всем, и это явно включает в себя то, что они лучше всех выглядят.

Это несправедливо, и мои гормоны все перепутали. Я их ненавижу, правда. Я хочу убить их… но также и поиметь?

Блестяще.

Умывшись, я чищу зубы и умываю лицо, к черту этих ублюдков. Я не крашусь для них, но расчесываю волосы, прежде чем надеть узкие черные джинсы — мои любимые с дырками и прорехами, демонстрирующие мои татуировки — и сочетаю их с моим свободным жилетом Harley, который я заправляю спереди. Так я в некотором роде презентабельно смотрюсь на случай, если мне удастся сбежать.

Когда я открываю дверь спальни, то нахожу свои ботинки снаружи и, честно говоря, чуть не плачу, натягивая их.

— Я скучала по вам, — говорю я им, поглаживая матово-черный материал, зашнуровывая их и заправляя джинсы. Я всегда чувствую себя лучше в ботинках, которые Кук называет заднецедерами.

Черт, Кук.

Надеюсь, в баре все в порядке. Интересно, волнует ли кого-нибудь мое исчезновение?

Не то чтобы у меня был кто-то, кто бы заметил это, кроме некоторых сотрудников и людей, которые там постоянно пьют. Они, вероятно, больше обеспокоены тем, что я не могу налить им выпить и им придется найти другое место, куда они могут отправиться выпить.

Чувствуя себя сильнее, я иду по коридору, и дежавю накрывает меня, когда я нахожу их всех сидящими за завтраком. Гадюки делают так каждое утро? Я проскальзываю на свой вчерашний стул. Гарретт не смотрит на меня, но я вижу, что один глаз у него заплыл, и когда я смотрю на его разбитые, покрытые кровью костяшки пальцев на столе, он дергается, убирая их под стол.

Его футболка с V-образным вырезом приоткрывает те шрамы, которые я видела вчера. Они были ужасны, должно быть, он перенес столько боли. Столько всего вытерпел. Как он до сих пор жив? Шрамы выглядели так, словно полоски его кожи были оторваны и пришиты обратно, из-за чего создавалось впечатление, что его плоть покрыта пятнами. Я переживаю за него.

Судя по тому, что я слышала, с ним явно что-то стряслось. Но что? И почему это заставляет его ненавидеть женщин?