Логово горностаев. Принудительное поселение

Она еле удержалась от слез, когда он, обняв ее, воскликнул: «Желаю тебе счастья, дочь моя!» Значит, уже не шлюха, не дрянь, не грязная тварь, не гнусная обманщица. Сейчас просто трудно было поверить, что он мог так ее называть. Только когда взгляд его останавливался на зяте — тогда более худощавом и жизнерадостном, — можно было заметить, что в нем борются противоречивые чувства. Благодарность вместе с удивлением, недоверие, чувство облегчения и, должно быть, плохо скрытая язвительная насмешка. Несомненно, он не понимал, как могло взбрести в голову этому блестящему юноше, уже занимавшему хорошее положение, ни с того ни с сего вдруг сделать такой выбор и спасти честь его единственной дочери, которая уже была в положении! Отец никогда не мог этого понять, а особенно в день свадьбы. Так же, наверно, как и жавшаяся к нему маленькая женщина, которая настолько оробела, что совсем забыла про знаменитые «каннеллони». Она не отрывала глаз от молодоженов, и при каждом тосте глаза ее увлажнялись слезами.

— Я кончила, — объявила Анна, появляясь в дверях и обводя комнату любопытным взглядом.

— Вы кончили убирать у Джованнеллы?

— Ну да, я вам про то и говорю.

— Примитесь за уборку в других комнатах… сколько успеете. Который сейчас час?

— Наверно, часов десять, но, может, мои часы немного спешат.

Рената начала спокойно причесываться, стараясь прикрыть волосами шрамик на лбу. От кофе остался приятный вкус во рту, хотя она пила без сахара, — значит, председательша права: «Горький кофе — как удар хлыста, сладкий — как нежная ласка. А утром нужен удар хлыста».

На свадебной церемонии и на праздничном обеде, продолжавшемся почти до вечера, главенствовала она — молчаливая, преисполненная уважения к собственной персоне, в своей огромной шляпе, которая словно давала ей право требовать еще большего почтения. Потом она уехала поездом с вокзала Термини. Они провожали родителей Андреа, потому что сами уезжали только около полуночи. Председатель стоял у окна вагона до тех пор, пока они могли его видеть.

— Я ухожу, — сказала Рената, заглядывая на кухню.

— До свидания. Не забудьте купить спички.

Рената улыбнулась. Очень мило: прислуга охотно и дружески предлагает ей разделить бремя хозяйства. С тех пор как она замужем, никогда еще у них не было такой глупой и такой дорогой прислуги. Ничего не поделаешь — расходы по дому становятся все разорительней, но такую дуру больше держать нельзя. Надо искать новую служанку, тем более что в начале лета это не так уж трудно. Приближается пора отпусков, многие увольняют своих домработниц, и далеко не все из них уезжают в отпуск.

— Вашему мужу срочное письмо, синьора, — сказал швейцар, как только она вышла из лифта.

— Спасибо.

— Вы возьмете?

— Нет, опустите, пожалуйста, в ящик. Я захвачу его на обратном пути.

— Хорошо.

Выйдя из подъезда, она не удержалась и обернулась. Дом их — красный кирпич и желтая охра — выглядел совсем неплохо. Два дня назад кто-то ночью несмываемой краской из баллончика крупно вывел на стене: «БАЛЕСТРИНИ — РОГОНОСЕЦ И ФАШИСТ». На рассвете швейцар решил, что их следует разбудить. Потом вооружился скребком и усердно принялся за работу. К восьми утра надпись почти совсем исчезла, остались только следы на стене. «Денька через два-три, — заверил огорченный швейцар, словно это он нацарапал неприятные слова, — я подберу нужный цвет, чуть подкрашу стену, и ничего не будет заметно».

К счастью, фасад дома был покрашен недавно, и свежая «заплата» не испортила бы его внешнего вида, если вообще что-нибудь могло еще повредить этому дому ядовитого желто-красного цвета.

Хождение по магазинам заняло не слишком много времени. По понедельникам она набивала доверху машину всем необходимым на неделю, а потом лишь подкупала недостающее. Но сейчас она нарочно задерживалась у прилавков, все больше нервничала и раскаивалась, каждые пять минут посматривая на часы.

Андреа был в суде, но ей вдруг представилось, как в то время, когда она сидит в баре с другим, он вдруг появится перед ними, со своим, как всегда, серьезным и суровым видом, который сразу же смягчался, стоило ему только взглянуть на нее. Потом она представила себе синьору Балестрини. Это было уже куда менее вероятно: оставшись вдовой, председательша поселилась в Специи, где много лет назад купила домик, и почти никогда не выезжала оттуда, страдая от диабета и артрита.

— Положите еще головку чеснока, — сказала Рената продавцу, лишь бы отделаться от своих мыслей. Андреа не выносил чеснока.

— Вот последняя.

— Хорошо. Сколько с меня всего?

Заплатив, она пошла к машине. Было уже четверть двенадцатого, но по мере того, как приближалось время встречи, страх сменялся парализующим чувством тоски и тревоги. Это было куда мучительнее, чем ожидание звонка по утрам и телефонные разговоры.