Логово горностаев. Принудительное поселение

Он заставил себя вернуться к одной записи: «… я повезу его превосходительство на свадьбу молодого Федерико. Он шафер…» — прозвучал словно как-то случайно на последней катушке новый голос, обращаясь к «Б». А «Б» в ответ пробормотал что-то банальное насчет Свадьбы — раздраженно, как человек, которому не отвертеться от приглашения. Значит, свадьба какая-то важная. Однако, поскольку катушки с магнитофонными лентами не датированы, установить, когда именно было дело, нелегко. Несколько вечеров подряд капитан ломал себе голову над каждой фразой, стараясь уловить малейший намек. Единственный, пожалуй, заслуживающий внимания исходил от «Б»: в разговоре все с тем же незнакомцем он сказал, что какое-то время (по-видимому, несколько дней) все должно оставаться без изменений. Во всяком случае, необходимо «… ждать, по крайней мере до вторника, пока не станет что-нибудь известно».

Нервным движением карандаша капитан, кусая губы, подчеркнул слово «вторник». Он думал об этом сегодня утром, когда брился. Временной период, тот промежуток, о котором говорилось, мог относиться к любому сезону. Люди, чьи голоса были записаны, наверно, не были служащими, их жизнь не подчинялась обычному рабочему графику с еженедельным выходным. Но в таком городе, как Рим, даже президент Республики должен считаться со свободными днями чиновников. Поэтому-то Де Дженнаро, когда у него мелькнула эта мысль, хотя он и старался не придавать ей большого значения, сразу бросился в редакцию «Темпо». Почему им надо ждать до вторника? Может, потому, что понедельник — пасхальный день? Капитан стал листать газеты в обратном порядке — с субботы, внимательно просматривая городскую хронику, но, несмотря на множество брачных объявлений — в одном из них сообщалось о свадьбе, на которой мог присутствовать весь высший свет, — ему нигде среди имен женихов не встретилось имя Федерико; во всяком случае, сообщение о таком событии, с участием стольких важных лиц, несомненно, попало бы в хронику, и ему уделили бы немало места.

Однако ничего похожего не было, и, просмотрев «Темпо» до середины марта, он, раздосадованный, решил прекратить поиски. В этот момент сосед с густыми бровями закрыл газету, которую изучал, взял шляпу и, еле заметно поклонившись, направился к выходу.

Значит, имелся в виду не пасхальный понедельник, а как показывал его карманный календарик, в нынешнем году не было других праздников, которые захватывали бы этот день недели. Оставалось лишь перелистать всю подшивку за прошлый год — с января по декабрь — и надеяться, что магнитофонная запись была сделана год назад. Капитан немножко подумал, и такое предположение даже приободрило его: ведь пасхальный понедельник — всегда праздничный день, а никто на магнитофонной ленте ясно не сказал, что речь идет именно об этом годе.

Поиски казались бесконечными. От пыли, поднимавшейся с поспешно переворачиваемых страниц, щекотало в носу, но чихнуть никак не удавалось. Наконец капитан увидел, что пасха в прошлом году приходилась на двенадцатое апреля. Он начал просматривать газеты за апрель, быстро пробегая глазами заголовки и мелкие строчки хроники. Нужное ему сообщение оказалось таким большим и заметным, что он чуть было его не пропустил. Его внимание привлекла фотография. Подпись под ней гласила, что в церкви святой Сабины сочетались браком сын министра Вильяни — Федерико Вильяни, главный врач-ортопед Римской городской больницы, и синьорина Летиция Дзаниратти.

Церковь святой Сабины, самая красивая романская церковь в городе, была ему хорошо знакома. Не потому, что его слишком интересовала романская архитектура и ее последующая эволюция в средние века, а потому, что там венчалась пара его приятелей. И главное, несколько лет назад у этой церкви ему назначала свидания одна потрясающая австриячка, чтобы потом принять его в своей роскошной квартире на Авентинском холме. («Да благослови ее господь, где бы она сейчас ни была», — подумал он, вороша приятные воспоминания.) Так как любовница Де Дженнаро была пунктуально точна, то ей частенько приходилось ожидать его в самом храме, и он должен был разыскивать ее в проклятущей тьме среди колонн и реставрированных древностей: это было не так-то легко, потому что рослая блондинка к тому же любила прятаться. Однако в таких случаях достаточно было стать посреди церкви, начать громко чертыхаться и скрежетать зубами, и она немедленно выскакивала откуда-то из мрака и затыкала ему рот: «Что ты! Нельзя богохульствовать в церкви!»