В Юсальвхейме ситуация была ничуть не лучше — без жесткого контроля извне единый мир распался на отдельные иллюзорные земли, почти не контактирующие друг с другом. Фрейр и Фрейя, даже будучи заложниками в Асгарде, играли существенную роль в политике своей родины, а без их вмешательства начался передел власти. Кроме того, светлые эльфы с молчаливого согласия Асгарда все последние столетия проверяли предел своих ментальных способностей на огненных этинах и етунах. Возможности оказались колоссальными, поселение еще двести лет назад с трудом изобрело артефакты, блокирующие хотя бы ненадолго ментальную магию фей, и вот теперь эльфы, незаметно практиковавшиеся на великанах, оказались запертыми в чужих мирах. Экспериментаторов было много, почти все кланы потеряли своих если не самых сильных собратьев, то уж точно самых умных и любопытных. Кто виноват — разобраться было нельзя, но эльфы, обладающие незаурядной фантазией и самолюбием, решили, что Радужный Мост разрушился из-за глупой шутки кого-нибудь из них. Вины своей ни один клан не признал, а ссоры уже кое-где превратились в ментальные конфликты с непредсказуемыми последствиями. Юсальвхейм был единственным миром, для работы в котором всегда требовалась специальная подготовка. Туда Хагалар не пускал даже Царицу Листиков, только обученных немногочисленных логистов Юсальвхейма, контролировавших свои мысли и буквально сроднившихся с защитными артефактами.
Ётунхейм так и не оправился после разрушений, нанесенных взбесившимся Радужным Мостом. И без того разоренный мир верно шел к гибели, но мужчины, способные носить оружие, думали вовсе не о стабилизации обстановки, а о скорейшей мести Асгарду. Будто асы виноваты в том, что силы моста вышли из-под контроля. Будто асы, а вовсе не етуны, заморозили Хеймдаля — единственного стража, безупречно управлявшегося со сложнейшей техникой.
Проблемы этих трех миров можно было решить, возродив Радужный Мост. В Ванахейм послать единственную плоть Одина, пусть учится справляться хоть с чем-то действительно важным, в Юсальвхейм направить уполномоченных послов Асгарда вместе с заложниками, а с Етунхеймом провести переговоры через сына Лафея — наследника двух народов.
Оставались два проблемных мира и три группы интересов, если принять во внимание разделение Свартальвхейма на владения темных альвов и цвергов. Эти миры, и без того недружественно настроенные, создали нечто наподобие мидгардского телефона, через который плели общий заговор и готовились воевать с Асгардом за свободу и независимость, по возможности увлекая за собой прочие миры. Хорошо, что никто из них не воспринимал всерьез Мидгард со всеми его технологиями, которые великаны и карлики просто не замечали. Пока им не удалось построить аналог Радужного Моста для переброски военных частей — договоренности были устные, но они пугали своей точностью, продуманностью и неотвратимостью. Хагалар приложил много сил, чтобы разузнать, какие именно у союзников претензии к Высокому миру. Ученых Асгарда все знали как идеологических противников Одина, поэтому доверяли им хотя бы в небольшой мере, надеясь увидеть в их лице предателей и шпионов. Не имея осведомителей в Асгарде, заговорщики не могли договориться меж собой. Им нужны были планы местности и столицы, примерная численность войск и прочие важные сведения, которые могли достать только предатели. Именно на этом сыграл мастер логистики, когда начал свою безумную деятельность — он передавал сведения об Асгарде и всячески втирался в доверие к иномирцам. Список претензий и желаний, разумеется, выходил за грани разумного, но многие из них действительно требовали скорейшего рассмотрения. Их стоило не просто удовлетворить, стоило провести несколько значимых реформ, от аграрной до военной, с учетом особенностей каждого конкретного народа, но ни Один, ни его наследник никогда не пойдут на уступки — в этом даже убеждать никого не надо было, все и так догадывались, раз за тысячу лет правления Один не провел ни одной значимой реформы. Он установил мир, победив Етунхейм, он сгреб под одну гребенку всех, чтобы миры восстановились после эпохи разрушительных войн. И он до сих пор отказывался признавать, что восстановление по большей части завершено и пришло время перемен.