Локумтен

Из кухни во двор то и дело сновали работники. Чтобы им не мешать, Филь стоял на скамье в углу кухни перед Руфиной, которая мазала ему спину жгучей мазью и приговаривала:

— Не стоило тебе толкать Габриэль, прыгни она сама — и ничего бы не было. Вы же чудом не угодили на валуны! Мелюнги он испугался, дурачок! Думаешь, почему у нас нет скотного двора, а мясо сюда возят с самого Бассана? Потому и нет. Любят они скотину бессловесную, твари эти!

Когда кухня на время опустела, Руфина зашептала скороговоркой:

— Плохое здесь для тебя место, удирать тебе надо! Я видела во сне, плохо тебе будет, если только.… Да куда там, для этого тут надо родиться, а ты чужак. Пять лет — крайний срок, когда дитя способно вобрать в себя наши порядки, а тебе десять. Мать хотела вышвырнуть тебя вон, когда поняла, откуда ты. Не сердись на нее! У нас есть легенда, что тот, кто ступит на этот берег после лютого шторма, рожденный под Плеядами сын моряка и каледонской ведьмы, принесет с собой многие беды...

Потеряв всякое терпение, Филь воскликнул, дернув больным плечом:

— Моя мать не ведьма, она родом из Эндоры, а мой отец совсем не моряк!

Легенда у них, скривился он. Хотели, чтобы ему влетело, так ему влетело, зачем еще ахинею нести? Вот он угодил в переделку! Филь засопел, пытаясь остановить слезы, навернувшиеся от болючей мази, а только этого ему сейчас не хватало.

— А кто ты по крови? — спросила его Руфина.

— Аскеман, — прошипел Филь сквозь зубы, снова дернув плечом. — Мы живем в Неаполе.

Руфина качнула головой.

— Ой, плохо! Аскеманов считают за чуму и божью кару, нехорошая кровь. Кое-кто даже думает, что наши сердары с ними в родстве. Как звали твоих отца и мать? — опять спросила Руфина.

— Буи и Мата Темпе, — высвобождаясь, буркнул Филь. — Это у вас черти сидят в скалах, у нас такого нет!

Натянув рубаху, Филь спрыгнул со скамьи и рванул к выходу, но угодил головой в брюхо главного повара, только что вошедшего в кухню. Придержав мальчика за воротник, тот сказал:

— Руфи, твоя мать требует сорванца к себе, а тебе пора собираться в дорогу. Почтовые ждать не станут.

Филь подумал, что госпожа совсем потеряла совесть, но затем встревожился. А ну, как она передумала и решила добавить? Ведь если не везет, так не везет! Ну, ничего, пусть они уберутся отсюда, а уж он что-нибудь придумает! Его тревоги только умножились, когда он услышал голос хозяйки, доносящийся из ее кабинета:

— Ты пуны перепил? — спросила она раздраженно. — Мне кубок нужен до отъезда!

Ирений ответил:

— Прошу прощения, но я сделал всё, что в моих силах. Для завершения требуется два часа на полировку. Мальчишка отнял у меня время, а то бы я успел. Кстати, я его пожалел.

— Я заметила… Тебе понадобятся инструменты?

— Нет, всё можно доделать руками.

— Тогда быстро собирай свое добро, ты поедешь с нами.

— А кто останется за локумтена? — спросил Ирений.

— Никто, — сухо ответила хозяйка. — Это пустая традиция.

— В нее верят люди!

Вздохнув, г-жа Фе помолчала.

— Иди-ка ты лучше, собирайся, — произнесла она отрывисто. — А локумтен — моя забота.

Не желая, чтобы его приняли за подслушивающего под дверью, Филь распахнул ее так сильно, что угодил створкой по пальцам Ирения, стоявшего у порога. Ларец, который кузнец держал в руках, выпал.

Не успев позлорадствовать, Филь обомлел. На ковре перед ним лежал сияющий золотом кубок. С его дна, заполированный с ним вровень, сверкал зеленый драгоценный камень. Он был как большой светящийся глаз.

Хозяйка метнула в Филя взгляд, который говорил, что эта неприятность взбесила ее посильнее, чем происшествие с Габриэль.

— Ирений, — сказала она, поднимаясь во весь свой немалый рост. — Я думаю, мы нашли нам локумтена… Поди-ка сюда, — подозвала она Филя. — Сейчас ты будешь принят в нашу семью.

— 4 —

«Не следует недооценивать влияния сестры Эши на Филя. Она всегда была с ним откровенна, разве что не всё договаривала до конца. В силу своего происхождения она была вынуждена скрывать многое, что видела ясно, в том числе и от нас...»

Габриэль Фе, Детские воспоминания,

из архива семьи Фе

Натирая мелом тетиву малого арбалета, Филь сидел на ступенях главной лестницы, глядя, как Эша крепит к мосту очередную мишень.

— Готово, — доложила она. — Можешь стрелять!

Девочка потрепала за холку охранную собаку, крутившуюся во дворе. Замок был заперт — мост поднят, собаки выпущены из Хранилища. Трое солдат, оставленных с детьми, наливались на кухне пивом.

— Ты сначала уйди оттуда, — сказал ей Филь. — Лучше иди сюда. А то я могу угодить в тебя.

— Там сильно жарко, — возразила Эша, — а здесь я в тени. Давай стреляй!

— Не буду, пока не уйдешь!

Эша смерила его задумчивым взглядом.